Бернар Вербер - Империя ангелов [litres]

Я остался без волос. Ну и ладно, все равно они были совсем седые. Я стал лысым. Как младенец.

У меня больше нет ни голоса, ни зрения, ни слуха. Практически онемел, ослеп, оглох. Как новорожденный.

Так я опять становлюсь малюткой. Меня кутают, как младенца, кормят кашками, моя связная речь сменилась лепетом. То, что называют «старческим маразмом», на самом деле – запуск пленки в обратную сторону. Все полученное надо отдать, как возвращают сценический костюм после завершения пьесы.

Натали – последняя моя защитная оболочка, последняя «одежка». Придется избавиться и от нее, чтобы мой уход не слишком ее опечалил. Натали больше меня не слушает, она нечувствительна к любым моим упрекам, только кивает и улыбается, как будто говорит: «Мне все равно, я же тебя люблю».

Однажды лечащий врач приводит ко мне священника. Молоденького, бледного, потливого. Тот, немного помявшись, предлагает мне исповедоваться. Кажется, так же поступили когда-то с Жаном де Лафонтеном. Его принудили отказаться на смертном одре от эротических произведений, иначе вместо достойного погребения на кладбище его бросили бы в общий ров. Жан де Лафонтен уступил. А я не уступлю.

Объясняю свою позицию. Все верующие меня раздражают. Ну и претензия – иметь представление о загробном измерении!

Я уверен, что религии вышли из моды, да и с чего бы ими интересоваться? Я поднимаю глаза к потолку и вижу паука, плетущего паутину. С чего бы мне интересоваться пауком? По какой такой причине? Ответ причиняет острую боль: «Причина – жизнь».

Такая жизнь, какой ее видят. В ней достаточно волшебства, чтобы отпала необходимость изобретать что-то еще.

– Тогда вы, может быть, хотите поговорить о страхе смерти? – спрашивает священник.

– Умирать страшно, когда знаешь, что это несвоевременно. Сейчас я знаю, что время пришло. Поэтому мне не страшно.

– Вы верите в рай?

– Увы, не верю, святой отец. Я верю, что после смерти ничего нет.

– Как же так? – удивляется он. – Вы писали про рай, а сами ни во что не верите?

– Это был просто роман, ничего более.

В тот же вечер я умер. Рядом со мной была Натали, она уснула, держа меня за руку. Мое тело свернулось в позу зародыша. А моей последней мыслью было: «Все идет хорошо».

КАРМА-ЛАЗАНЬЯ. Вот какая причудливая мысль меня посетила. Вдруг время «нелинейно», вдруг оно как лазанья? Вдруг слои времени не следуют один за другим, а наслаиваются? Если это так, то мы не проживаем одну инкарнацию за другой: человек пребывает в некоей инкарнации – и одновременно в другой.

Возможно, мы единовременно проживаем тысячу жизней в тысяче прошлых и будущих эпох. Тогда то, что мы принимаем за регрессии, на самом деле представляет собой осознание этих параллельных жизней.

Эдмонд Уэллс,

Игорь и Венера надолго задержались в чистилище, где размышляли над своими жизнями. Одни души спешат скорее предстать перед судом архангелов, другие предпочитают сначала перевязать свои раны. Игорь и Венера принадлежат ко второй категории.

Это техническое объяснение. Прозаически говоря, обоим нужно было пообщаться с умершими близкими: Игорю с матерью, Венере с братом. А может, чувствуя, что существует Жак, их кармический брат, они дожидались его, чтобы пойти на суд втроем?

Когда Жак скончался, Венера и Игорь встретили его так, словно все они были одной наконец-то воссоединившейся семьей. Клиенты, дожидающиеся друг друга, чтобы вместе выслушать приговор, – это так трогательно.

Вообще-то странно видеть, как молоденький Игорь, немного более зрелая Венера и старик Жак радуются встрече, как давние друзья.

Они все поняли. Я знаю, что они еще до суда сами вынесли себе приговор. В этой связи возникает вопрос, зачем нужны архангелы. Лучше бы каждому предоставлять шанс осудить себя самому.

Я, их адвокат, занимаю место, с которого когда-то выступал Эмиль Золя. Моих троих клиентов будут вызывать по одному в хронологическом порядке их смерти.

Первый – Игорь. Его оценка по прежним жизням – 470. Он, конечно, изжил ненависть к своей родительнице, но это не помогло ему увеличить счет. Он совершил много убийств, беспорядочно насиловал женщин и вдобавок покончил с собой. Итог – все те же 470.

Его дело проиграно. Плюс ко всему у него, по сообщению архангелов, был талант тенора, который он не позаботился развить.

– На реинкарнацию!

В пользу Венеры у меня больше доводов. У нее удалась супружеская жизнь. Она достойно растила семерых детей.

У нее было 320 баллов, а стало… 321. Сурово. Всего один дополнительный балл? Она не достигла даже среднего человеческого уровня – 333.

По информации архангелов, у нее был врожденный талант к рисованию. Уже несколько жизней подряд она мечтала стать художницей и давно готовилась к этой миссии. Чем же она заменила живопись? Макияжем!

Я начинаю свою защитную речь. Рассказываю, что моя клиентка сумела создать в своих фильмах новый образ динамичной женщины. Архангелы возражают, что она просто мечтала покарать свою соперницу, причиняла страдания мужчинам, играя с их чувствами, да еще обращалась к медиуму, якшавшемуся с блуждающими душами.

– Именно благодаря своему визиту к медиуму она обрела счастье с Раймондом!

Архангел Рафаил смотрит на меня с негодованием, я ничуть его не убедил.

– Что с того? Это еще хуже. Вы видели эту парочку? Кому нужно летаргическое счастье? Вместо того чтобы развиваться, ваша клиентка застряла на одном месте. Застой хуже регрессии. 321 из 600. На реинкарнацию!

Я приближаюсь к Венере. Вблизи она еще красивее, чем в шаре для наблюдения. Я наклоняюсь к ее руке.

– Я наблюдал отсюда за вашей жизнью, смотрел все ваши фильмы. Это было поистине великолепно, – говорю я почтительно.

– Спасибо. Если бы я знала, что ангелы могут смотреть кино…

Я очень огорчен ее неудачей.

– Уверен, в следующий раз все получится, – шепчу я ей на ухо.

Эту фразу повторяют миллионы ангелов-адвокатов несчетным душам-неудачницам, но сейчас я не нахожу лучшего утешения.

– Жак Немрод.

Его дело рассматривается без интереса. Он жил в тревоге, был неуклюжим, малодушным, нерешительным одиночкой. Ошибался практически всюду, где только мог, и без помощи Натали Ким совсем опустился бы.

Я выдвигаю аргументы в его оправдание.

– Жак умел использовать свои сны, приметы, кошку, чтобы транслировать послания.

Архангелы морщатся.

– Что-нибудь еще?

– Он использовал свой единственный талант – писательство.

– Все его книги ужасны, – говорит архангел Гавриил. – Его бредни насчет рая, вы уж не обессудьте, дорогой Мишель, злили нас так же сильно, как ваши.