Евгения Дербоглав - Доктор гад

– Что ты несёшь, горе-ученый?! – крикнули ему из толпы. – Это на нас напал Доминион, а не мы на них. Тогда почему у них всё чисто, а мы тут давимся мокротой?

– Вот что происходит, когда эти тупни работают без глашатаев, – хихикнула полная дама на ухо подруге, и обе злорадно заухмылялись.

Всемирщик отвечал, что Доминион ещё ждёт своя чистка и что Конфедерация вообще легко отделалась. По крайней мере, в ближайшее время их не ждёт никаких военных кампаний, даже в пустыню, так сказал Министр Улдис. Туман однажды рассеется, когда всемирные силы решат, что и дальше могут одушевлять телесное в прежнем режиме. Главное – не взращивать в себе панику, раздражение и жестокость, и это – обязанность всех граждан. Иначе бедствие продлится дольше, потому что зло душевное мешает всемирной чистке.

– Да они прут деньги под предлогом тумана, а нас только завтраками кормят о пустыне! – крикнула какая-то дама в ирмитских широких штанах. – Легко вам вещать за казённый счёт!

– Не галди, к казне всё твоё племя присосалось! – грубо ответил ей кто-то, на что она выругалась, и началась перепалка на национальной почве.

Всемирщик размахивал руками, умоляя не плодить злобу и не поддаваться бедствию, но люди его не слушали и уже были готовы сцепиться, когда послышались выстрелы. Кто-то закрыл голову руками и пригнулся, большинство вскрикнули, а всемирщик чуть не свалился со своей лавки. Рофомм обернулся на источник выстрелов и увидел смуглого молодого человека в плаще и с пистолетом, из которого он только что палил в небо холостыми. Первел, младший брат Равилы, сегодня был в патруле.

– Успокоиться и разойтись, просьба полиции, – проговорил он. Первел был всемирно силён, его мигом послушались. Полицейский обратился к всемирщику:

– Господин Банцес, я вынужден выписать вам штраф за работу без глашатая.

– Но, господин Лорц, – запротестовал всемирщик, спускаясь с лавки к молодому человеку, – я лишь услышал панические разговоры и решил просветить…

– Указ Министерства внутреннего порядка «О репутационных действиях в экстренно-всемирной ситуации», пункт три, – ответил парень, – гласит, что специалисты по теории всемирных сил, а также сопричастные к знанию, не имеют права давать публичных комментариев без участия глашатая. Такие, как вы, делают только хуже. Сколько бы вы ни знали, правильно сказать это всё равно не можете. – Может, на этот раз без штрафа, Первел? – взмолился учёный. – Я же впервые…

– Пошли отсюда, – Рофомм дёрнул Дитра за рукав. – Это Равилин брат, а у них вся семейка из породы бойцовых пиявок.

Где-то ещё осталось подобие старой жизни Циркуляра Артистов – шёл конкурс пейзажей на лучшее изображение города в тумане, и человек пятнадцать работали за мольбертами под завывания скрипки. Рофомм был уверен, что именно такой музыкой в Доминионе пытают шпионов и изменников. Парцес скривился, а Паук поджал уши и впился когтями в хозяйскую врачебную рубаху – тварь тоже не переносила звуков скрипки.

– Потерпи, эллигэр, сейчас пойдём туда, где музыка не такая противная, – пообещал Рофомм, погладив питомца по спине.

Тёплые дома остались в более престижной части города, а вот сквер на пустом пространстве между дугами Технического Циркуляра и Циркуляра Артистов был забит проститутками всех полов и мастей, и выглядели они сейчас особо скорбно. Кто-то даже раскачивался, хотя с ними пытались говорить клиенты, кто-то пил прямо здесь и из горла, не обращая внимания на женщину с коляской, которая монотонно курсировала по скверу взад-вперёд.

– Она что здесь забыла? – шепнул Дитр.

– Это омма да Нерели из полиции нравов, – ответил Рофомм. – Её тут знают.

– А в коляске что? – Парцес прищурился, разглядывая полицейскую, которая неумолимо приближалась к ним.

– Её ребёнок, – Рофомм усмехнулся, видя, как удивился Парцес. Когда они с Эдтой впервые увидели, что омма да Нерели ходит по шлюшьему скверу с коляской, то подумали, что у неё там охранный кот – во-первых, было бы логично брать с собой на работу охранника, а во-вторых, они сами тогда только завели Паука, поэтому пеленали его и кормили из смоченной марли. Эдта смело полезла в коляску, и её тут же чуть не вывернуло наизнанку – она терпеть не могла детей. – Тётка говорит, что у щенков и мамашек до определённого периода особая всемирная связь, и, если опасность угрожает кому-то из них, защитная реакция уничтожит и обидчиков, и сквер.

– Она сильно рискует своим продолжением, – протянул Парцес.

– Я тебя умоляю, она же гралейка. Новых наплодит, – Рофомм фыркнул. – У наших баб отношение к собственному помету как у кругломышей – они вроде любят детей какой-то животной любовью, но в случае опасности сожрут или уничтожат.

– Ты никогда не хотел детей, верно?

– Ни я, ни жена. А ты?

– Моя жена была беременная, когда её убили.

– Крепкая всё-таки у тебя душа, Парцес, если ты всего лишь седой после этого.

Омма да Нерели поравнялась с ними и приветственно ухмыльнулась.

– А, гремучий доктор. Эр номинно.

– Эр номинно, – буркнул Рофомм, пытаясь обойти её, но дама была настроена болтливо.

– Вы не представили мне своего товарища, омм, – говорила она на гралейском, но у Парцеса лицо было непроницаемым, словно он все понимал. – Вы с Серебряной Черты?

– Вэр, – спокойно ответил Дитр. Кое-что он всё-таки понимал.

– Веду родича в рюмочную, он говорит, что в столице паршивое пойло, то ли дело в Гоге, – заговорил Рофомм, но дама из полиции нравов его прервала:

– Вам придётся далеко идти, доктор. За питейные заведения на трёх прилежащих радиусах отвечает омма да Зереи, поэтому там велено вам не наливать. Простите, но это здоровье нации.

– Пустота с вами, омма да Нерели, – Рофомм сплюнул и, обойдя тётку, зашагал дальше, Парцес припустил за ним. – Нет, ты слышал?! – возмущался шеф-душевник. – Наши бабы заполонили всю полицию нравов.

– Так всегда было, – пожал плечами Парцес. – Полиция нравов, стрелковые полки в армии, родильные отделения, абортарии, курьерские службы и обувные цеха – где-то же вашим надо работать.

– Пусть себе работают, только мне бы не мешали. Половина циркуляра не просыхает, а им есть дело только до меня, потому что, вишь ты, здоровье нации их беспокоит!

Дитр прищурился, решая, сказать ему или нет, что это он вылил весь алкоголь в кабинете, но решил промолчать.

Дом встретил их скорбной разрухой. Когда Рофомм узнал, что жена от него ушла, из него вырвалось наружу столько боли, что диван и кресла разлетелись во все концы, пианино отшвырнуло в окно, разбив его, а о другой мебели было вообще страшно вспоминать. Выпустив кота пастись в руинах интерьера, он вскарабкался на второй этаж по опасно шатавшейся лестнице, а Парцес цокал языком, изучая лестничные подпорки, и, видимо, уже прикидывал, как это будет чинить.