Вероника Черняховская - Дом перелетных птиц

Валь не хотел жить в Медиолане: у него с этим городом с детства сложились сложные отношения. Вотчина, а все-таки нет, во Фрайбурге и Этиле было как-то проще: города были банально больше. Здесь люди отстраненные, занятые только собой, с недоверием относящиеся к чужакам, но все меняется, когда ты свой или у тебя есть деньги. Медиолан – второй коммерческий центр во Вране после Фрайбурга. Два беломраморных города, вечно соперничавшие между собой: кто, поднатужившись, сумеет построить больше храм, чьи усыпальницы будут богаче украшены, кто круче сумеет насолить Родезии. Фрайбург же воспринимался с традиционным к родезийцам презрением.

Суровый Медиолан со своими пригородами, наползавшими на горы, изначально казался только перевалочным пунктом на пути в никуда. В окно виднелись горы, покрытые снегом, а в этот момент по самому окну стучали капли дождя. Его соседи по общаге разъехались по родным весям на выходные.

Он резко подскочил, не признаваясь самому себе, что уже готов выть от отчаяния и одиночества. Сознательная самоизоляция привела к настойчивому самокопанию и разладу с самим собой, – юноша накинул куртку и вышел под дождь. Ноги сами вели его по направлению к кафедральному собору Медиолана. Белое кружево стрелы главного купола, устремленного в небеса, идеально правильные пропорции порталов и колонн. Шпили украшены фигурами святых и аллегориями праведной жизни, за которую ты будешь награжден спокойным сном за порогом. Строгий северный собор, колючий, как кружево снежинки, отстраненно вознесенная молитва Успокоения, которой не было дело до людей, финал последнего акта пьесы, о жизни которых всегда один. Для всех без исключения.

Храм посвящен не Деве, но алтарный купол украшен самым высоким шпилем: традиционной беломраморной статуей Девы с полуприкрытыми глазами, опущенным подбородком, в скорбно накинутом позолоченном покрывале, с ладонями, повернутыми к небу. Она смотрит на город, заранее зная, что когда-нибудь все в нем упокоятся вечным сном, а сам он обратится в руины.

Вход в недавно снова ставший действующим собор бесплатен; значит, не надо предъявлять соцрейтинг и светиться. Юноша отстоял традиционную очередь из туристов, которая от смены режима меньше не стала, в полдень через специальное отверстие в крыше, в храм попадет солнечный луч, который осветит меридиан. Все ждут открытия главного входа, только главное разочарование для туристов: в полдень служба, храм закрывается как объект и туризма, а впускают только прихожан. Язык выявляет всех, кто хочет пролезть. Дискриминация, по сути, но вранцам за подобное ничего не будет, пока они являются регионом-донором, впрочем, дотации другим провинциям из Врана ежегодно выбивают с очередным громким скандалом по поводу повышения ставок. Ничего не изменилось.

– Джень добры, – обратился он к привратнику.

– Витамы, гипан, – фэйсконтроль он прошел, его рожа уже тут примелькалась. Внутри служба уже началась. Прихожане стояли и слушали проповедь на тему единства нации, традиции и культуры, которое, разумеется, воплощено в их религии–хисизме (опасная тема). Не сказать бы, чтобы храм был полон, но все-таки люди были, хисизм снова вошел в моду, а сегодня вечером ещё и начинается карнавал мертвых. Хисизм со своей верой в одинаковый конец для всех отлично гармонировал с потребностями людей, переживших революцию и иностранную интервенцию в очередной раз. На вечерней службе будет громадное количество народа. Статуя Хиса стоит сбоку от кафедры, напротив усыпальницы первого епископа Медиолана. Хис изображен в виде скелета в остатках старой формы вранских файерарйтеров, укутанный в предположительно пурпур с золотой кольчугой, на гладком черепе горят сапфировые глаза, крупнейшие камни из найденных в горах Авероны, а в руках у него голова с закрытыми глазами, содранной кожей висящей лоскутами и императорской диадемой с драгоценными камнями. Статуя стояла здесь несколько сотен лет. Или больше тысячи лет, – всплыло в сознании вместе со сдержанным удивлением, почему у сапфиров еще не выросли ноги.

Юноша сначала двинулся по шахматному полу к лифту, потом передумал и протиснулся в боковую галерею, решив все-таки спуститься по лестнице в усыпальницу Моро – когда-то файерайтеров Медиолана, и других членов городского совета, а также знатных гостей города, которые внезапно оканчивали свой земной путь в его стенах. Его окружали статуи, суровые и задумчивые, улыбающиеся и хмурящиеся; вокруг струилось мраморное кружево безупречной геометрии.

Последний глава совета Вольной Светлейшей Республики Вран – Ягайло Моро – нашел здесь свой покой. Весьма скромный приют: всего лишь надгробный памятник-мавзолей, в котором он представлен на первом плане скульптурной группы: Покой и Свобода, – Валь привычно скользнул взглядом по могиле предка, который в гробу переворачивается от такого потомка.

«– Ты уже думал, чем займешься? Танцульки – это хорошо, но я бы хотел, чтобы ты поступил на экономический и продолжил образование.

– Зачем? Мне это не нравится.

– Культура потребления у меня не принята. Капитал должен работать, одушевленность капиталу не положена.

– Я – сын своего отца.

– Это не ответ! И это совсем не то, что я хотел услышать!

– Это мой ответ», – неприятный разговор с Белой снова всплыл в памяти, но разговор как будто проходил не между ними.

Он прошел мимо сравнительно скромной гробницы архитектора собора.

«– Валентин, вернись в гимнастику, ты еще сможешь частично восстановить форму и помочь команде на чемпионате системы», – разговор с главой федерацией гимнастики Врана. Она даже просила, не требовала, как всегда в разговоре с ним.

Аллегория Удачи насмешливо кривит мраморные губы:

«– Ваши головные боли начались с рождения? У них специфическая природа, как ни странно, Вы так реагируете на благородные металлы, особенно обостренная реакция, наблюдается на золото. Солнечный металл высокой пробы пробуждает в Вас… Что Вы сейчас чувствуете?» – очередной визит к врачу с мамой скрылся в памяти.

Могила юного файерайтера, прибывшего в Медиолан из Литины, когда начались столкновения с Родезией. Он погиб и был похоронен здесь, его надгробный монумент считался одним из шедевров мировой скульптуры, выполненный мастером Гьяни. Здесь он смотрел на юное лицо, и видел умиротворение. Файерайтер выглядел спокойным и свободным от всего до того, как к нему прикоснулись неизвестные вандалы. Сейчас надгробие было огорожено лентами после акта вандализма.

– Ты погиб в двадцать два. Во главе тогда еще флотилии, как и полагается файерайтеру. Я читал о тебе в домашней библиотеке: любимчик своего отца, в пятнадцать ты доказал своё право называться файерайтером в первом же бою. Певец, красавец, поэт, дамский угодник, дипломат. А погиб так внезапно, но самое странное, что художник спустя восемьдесят лет так изобразил твою посмертную маску, кажется, будто бы ты все успел в своей жизни, но это же не может быть так? Или может? – он прервал свой монолог и вгляделся пристальнее. – А я в такой жопе, что видишь, даже с твоей статуей, которой еще и непонятно за что досталось в этой жизни. Разговариваю, блин. Лечиться пора, – Валь решил срочно ретироваться, только не в холодную общагу, а куда-нибудь еще. Отмахивать обратно пешком восемь километров под мелким дождем он на данный момент не хотел.