Евгения Цанова - Последнее обновление

Когда довольный Борис проводил ее во двор, Линора сразу стала искать глазами Леонардо и обрадовалась, увидев его на скамейке, наполовину спрятанной за кустами. Он поднялся ей навстречу и неуверенно улыбнулся:

– Я рад, что вы не избегаете меня.

– Знаете, я много думала и уверена, что вы не правы! ― заявила Линора, вызывающе глядя прямо в грустные глаза Леонардо.

– Отличное начало разговора, ― усмехнулся тот добродушно. ― Делитесь же своими соображениями скорее. Только давайте присядем. Эта скамейка меньше всего просматривается, я проверял.

– Вы думаете, они всё время следят за нами? ― понизив голос, спросила Линора.

– Ну, не то чтобы следят, скорее ― наблюдают. Мы же, все-таки, пациенты, так что это для нашего же блага. Думаю, если менторы сочтут, что я плохо на вас влияю, это может ускорить мой перевод. Но не будем о грустном! Рассказывайте, в чём вы увидели мою неправоту?

– Вот раньше люди были полностью свободны в принятии решений. Не было никакого менталскана, предписаний. Но разве это означает, что они были взрослыми? Они то и дело принимали такие решения, от которых хуже становилось и им самим, и другим. Мир был ужасен! Войны, убийства, насилие, хищения, суициды ― вот, к чему ведет эта ваша якобы взрослость и ответственность. Нет уж, люди всегда были детьми, только раньше они были злыми детьми, которые принимали плохие решения.

– Вижу, вы хорошо учились…

Линора хотела обидеться на снисходительное замечание собеседника, но не успела, поскольку тот продолжил.

– Думаю, дело в том, что люди в прошлом были ничуть не более свободны, чем мы. Пожалуй, даже менее. Тяжелые условия жизни не оставляли им не только выбора, но даже времени и сил, чтобы задуматься о том, чего бы они хотели.

Разговор захватил Линору полностью. Увлекшись спором, они незаметно перешли на «ты».

– Лео, а как получилось, что ты попал сюда? ― решилась спросить Линора и тут же испугалась, что вопрос может оказаться болезненным для нового приятеля. Впрочем, в том зазеркалье, где они все оказались, кажется, уже не могло быть ничего слишком личного. ― Неужели изучение истории так критически понизило уровень твоего счастья, что не нашлось другого выхода, кроме клиники?

Взгляд Леонардо остановился на дальней точке где-то за плечом Линоры, а на лицо легли резкие тени.

– Меня предала жена.

– Что? ― Линора опешила. ― Как это ― предала?

– О, ну она, конечно, так не считает. Думаю, у нее ни на секунду не возникло сомнений в том, что она поступила единственно правильным образом.

– Вы давно женаты?

– Около тридцати лет. Двое детей: Макс и Диана. Они уже совсем взрослые, живут отдельно. Как-то они пришли к нам в гости, на мой день рожденья. Мы сидели за столом, разговаривали… И вдруг я задумался: а что есть в моих детях от меня? Ну, кроме генов, конечно. Какие взгляды я в них вложил, чему научил?

– И чему же?

– Да ничему, конечно, ― Леонардо слегка дернул плечом. ― Более того, я вдруг понял, что вообще плохо представляю, что за люди мои дети. Нет, у нас, конечно, нормальные отношения. Но, пожалуй, отношения с Вайбергами, с которыми мы играем в гольф раз в месяц, у меня не хуже. Во всяком случае, об их взглядах и образе мыслей я знаю примерно столько же.

С этого момента я всерьез заинтересовался историей семейных отношений. Стал много читать о том, как люди жили раньше. Я понял, что, с одной стороны, в семьях было много конфликтов, драмы и даже насилия, с другой стороны ― отношения были куда более близкими, чем сейчас.

– Не понимаю. Звучит как парадокс.

– Так и есть, ты верно подметила! Настоящий парадокс, ― оживился Леонардо. ― Человеческие отношения очень парадоксальны. Я предположил, что близость и познание другого человека невозможны без конфликта. И я решил проверить это.

– Ты начал ссориться с детьми? ― удивилась Линора. Сама идея показалась ей абсурдной.

– Не с детьми. Ссориться со взрослыми детьми по меньшей мере странно ― они живут своей жизнью. Нет, я взялся за Эмму.

– Эмма ― это твоя жена? ― уточнила Линора.

– Что? А, да, конечно, ― казалось, Лео забыл, что он рассказывает свою историю Линоре. Взгляд его стал отсутствующим. ― Мы жили с ней вместе столько лет ― уж ее-то я знал по-настоящему хорошо, я был уверен в этом! И вот, я начал провоцировать ее на конфликт. Это оказалось непросто! Сначала я начал оспаривать ее мысли и идеи, подвергать сомнению всё, что она говорила. Она удивлялась, недоумевала, объясняла свою точку зрения. Часто просто соглашалась со мной. Кажется, она ни разу не вышла из себя. Тогда я углубился в теорию, перечитал фрагменты досистемных книг о конфликтах. В общем, я перешел к нападкам на ее внешность.

– И что же Эмма?

– Да ничего. Пошла и изменила внешность. Глупая была идея, мне следовало раньше это понять.

– Но ты не остановился на этом?

– К тому моменту это стало моей идеей фикс ― устроить настоящую ссору, классический скандал, как в книгах. Вывести наши отношения через кризис на новый уровень близости. Понимаю, это звучит неадекватно, но я немного увлекся. В общем, я сказал ей, что она плохая мать. Что она не знает наших детей, никогда по-настоящему не интересовалась ими. Она даже не знает, что такое настоящая материнская любовь, ведь тот, кого не заставлял страдать другой человек, не может испытывать настоящее чувство.

– Великая гармония… ― прошептала Линора.

– Да уж… ― Леонардо усмехнулся. ― Сейчас ты, наверное, думаешь, что связалась с по-настоящему больным человеком, и прикидываешь, как бы аккуратно свернуть общение. Я и сам порой был бы рад… свернуть с собой контакты до минимума. Так вот, на этот раз мне удалось вывести ее из себя. Она зарыдала. Я никогда такого не видел. Она будто обмякла и сидела на полу такая маленькая, жалкая, и рыдала, как девочка, которой больно, ― горько и безутешно. Я испугался, кинулся к ней, попытался обнять. Думал, сейчас мы выплеснем эмоции, выговоримся, потом простим друг друга, и вот оно ― то самое особое понимание, которое возникает после ссоры. Когда души людей обнажаются…

– И что же?

– Мой план провалился. Она быстро успокоилась, взяла себя в руки. Никакого бурного примирения не получилось. Я начал просить прощения, она тоже извинилась, что вышла из себя, и ушла спать, а я остался один, опустошенный и обескураженный.

На следующее утро первое, что она сделала, ― это поехала к ментору и рассказала обо всём. Мы так и не поговорили по-настоящему. Она не пыталась выяснить, что со мной происходит. Сразу сдала меня. Да, я понимаю, что зашел слишком далеко и, верно, действительно вел себя как безумный. Но все-таки… Разве это правильно, что ни одну проблему, даже с самыми близкими людьми, мы не пытаемся решить сами? Сразу бежим к взрослым, чтобы наябедничать. В общем, дальше всё понятно. Я тут же получил вызов на внеочередное обследование, и вот результат. ― Леонардо обвел глазами больничный дворик. ― Мое поведение и образ мыслей были признаны деструктивными и опасными для окружающих.