Владимир Румянцев - Журнал «Рассказы». Иная свобода

Записи партий сохранялись; Ауринг велел слугам копировать их все и иной раз ревностно проверял, сравнивая с огромными полотнами, висящими по вечерам над опустевшими игровыми столами. Позже, перед сном, он изучал одну-другую из числа самых нашумевших партий – и у него глаза разбегались от обилия неисследованных.

Участники отсеивались; к одной шестнадцатой Ауринг уже знал по партиям всех, кто остался; но сам продолжал выступать сдержанно, не в полную силу. Взвешенные, скупые победы грели его душу не меньше, чем сокрушительные победы Дай-го на другом конце поля. Мастер Шен-ну все чаще задерживался возле его столика, в то время как Ауринг наблюдал из тени, прикидывая, как лучше будет одолеть Дай-го: помпезно разгромить в его собственном стиле или же попробовать обставить изящно, на два-три очка – к чему сам Ауринг склонялся.

Эти тонкие расчеты, бывало, играли с ним злую шутку – не раз и не два верная победа оборачивалась для него поражением из-за сущей мелочи, порой случайности. Но Ауринг продолжал свою «игру в Игре», для самого себя, решая собственные задачи, – к тому времени ему важнее было ответить на свои вопросы, а не победить любой ценой, хотя турнир мало-помалу захватывал его. Уже хотелось всем обжечь глаза, насладиться сокрушительной силой.

С Дай-го они сошлись в четвертьфинале.

Дай-го был восходящим талантом, воспарял на крыльях славы, и Ауринг почувствовал в глубине души нечто вроде охотничьего азарта, но до поры удержался.

Он победил с ничтожным перевесом. Дай-го, не веря своим глазам, пересматривал ходы, пересчитывал, а кулаки его сжимались от ярости. Кругом гудели о случайности: силы не были равны, и все решил роковой, нелепый случай! Ауринг сдерживал улыбку. Дай-го смотрел на него, почернев от гнева, не желал кланяться – но все же неукротимо встряхнул головой и, стиснув зубы, поклонился победителю.

Глубоким вечером Ауринг прогуливался вдоль опустевших игровых столов, и, ясное дело, Дай-го уже поджидал его.

– Я выбыл из игры, а твой турнир продолжается, – выплюнул он. – Но давай начистоту: я был беспечен, а тебе всего лишь повезло. На самом деле я сильнее тебя!

Ауринг слушал его. В темноте не было видно, как змеится по его губам улыбка.

– Не думаю, что это было везение, – проговорил он с вкрадчивостью подтаявшего снега, готового обрушиться лавиной.

– Тогда прими мой вызов. Одна партия.

– И что же проигравший будет должен – покаянно поклониться? – полюбопытствовал Ауринг.

Глаза Дай-го вспыхнули, он кивнул – ради реванша все и затевалось.

– Как пожелаешь, – ответил Ауринг.

Они сели играть по обычным правилам, и Ауринг раздавил его с разгромным перевесом. Дай-го сидел перед доской, где мерцали жалкие разметанные обрывки его сил, и не верил глазам. Ауринг торжествовал, наслаждался триумфом: хотя результат партии был для него ожидаем, известен заранее, сегодня он выпустил на волю душу, которая каждый раз неизменно радовалась этому опустошению на лицах противников.

– Что ж, теперь ты узнал, кто сильнее, – сказал он, сияя. – Покайся и поклонись победителю.

Дай-го поднял бледное лицо. Ему хватило по горло того, что он кланялся днем; он собирался отыграть тот поклон, но в итоге пал еще ниже. Ауринг мог бы проявить великодушие – но не проявлял.

Из тени шагнул наблюдавший за ними мастер Шен-ну. Дай-го, и без того униженный поражением, желал теперь провалиться сквозь землю. Ауринг насторожился с недовольством: он не хотел раньше времени открывать свое мастерство, но не вышло.

Мастер Шен-ну сказал, обращаясь к юноше:

– Опыт поражения бывает дороже победы. Никто не видел твоей ошибки, к утру партию смоют с доски. Сейчас поклонись победителю, но знай – никто не побеждает вечно.

Дай-го измученно склонился, поблагодарил мастера и попытался уйти, но был остановлен.

Аурингу Шен-ну сказал:

– Змея, что прячется в траве, жалит больнее, чем стрела, отравленная змеиным ядом, в открытом бою. Ты не пожалел юного врага – и я тебя не пощажу. Примешь ли вызов от меня?

Ауринг принял и, пользуясь случаем, проиграл. Нельзя сказать, что вчистую, – нет, он долго держался в обороне, попутно подбросил мастеру несколько задачек и посмотрел, как тот с ними справился, – жадно запоминая стиль Шен-ну, – но в итоге был все же разгромлен даже более плачевно, чем только что Дай-го. Ничуть не стыдясь поражения, Ауринг поклонился мастеру, что несколько утешило Дай-го. Однако было видно, что этого мало и юноша надломлен. Ему словно подрезали крылья на взлете.

Мастер пристально разглядывал Ауринга: видел, что тот ничуть не раскаивается, понимал, что готовит реванш, – и предупредил еще строже, чтобы в следующей партии не ждал пощады.

В глубокой задумчивости Ауринг проводил его взглядом, но в душе зародился трепет. Он еще не видел подлинного гнева мастера Шен-ну, но понял, что изведает его в полной мере. И от этого азарт, давно позабытый, разгорелся в его сердце. Он шел в свои покои, жадно вдыхая южный ветер, и предвкушал сражение, подобного которому давно не ведал.

Они встретились в самом финале.

Поединок с Мастером был ритуальным, никто не ожидал от него сюрпризов: было ясно, что Мастер снисходит с вершины, чтобы завершить турнир красивой игрой с чемпионом; Мастер не стремился разгромить победителя; даже если мог, он лишь показывал ему – и всем участникам – что есть куда стремиться. Впрочем, на сей раз от поединка с чемпионом особой красоты не ждали – гадали только, насколько быстро и унизительно Шен-ну разобьет Ауринга, надолго ли спасет того скучная, трусливая оборонная тактика.

Ауринг дошел до финала в той же сдержанно-осторожной манере, за которую его невзлюбили зрители. Первую битву с Мастером он начал так же – неуверенно, окольными путями, без ярких и интересных ходов. И только под конец партии внезапно победил – как всегда, будто бы по случайности, с перевесом в пару очков.

Трибуны разразились обиженным воем, трибуны требовали признать победу недействительной, трибуны призывали мастера Шен-ну отринуть снисхождение.

Мастер прищурился и глянул на оппонента – и увидел, что тот аккуратно, выжидающе улыбается.

Во второй партии Ауринг поотпустил вожжи и провел несколько красивых атак, чтобы публике было что вспомнить, а потом явно, намеренно свел свою победу к ничьей. Трибуны сердито гудели, мнения разделились: некоторые уже угадали хитрость, но большинство по-прежнему считало Ауринга бледным, незаслуженно удачливым середняком.

В третьей он перестал сдерживаться и, наслаждаясь, начал громить мастера с самого старта – хотя тот сражался свирепо и несколько раз удивил Ауринга неожиданными маневрами, так и не спасшими от поражения.