Ян Авдеев - Первый Тест На Божественность

– Не думаю, товарищ генерал, что мы найдём с этим человеком общий язык. Нашего капеллана я уважаю, из одного котелка ели, по одним горам бегали. Но он, скорее, исключение, чем правило. Я человек науки, а не религии.

– Людям помочь хочешь? – генерал дождался дежурного «так точно» на риторический вопрос. – Тогда найдёшь общий язык, – он щёлкнул настольной зажигалкой и раскурил едкую папиросу. – Вот теперь, полковник, – струя дыма угрожающе понеслась в лицо некурящему Волконскому, – можешь проваливать.

– Честно говоря, странно, что это вы ко мне приехали, а не наоборот.

– У меня здесь были дела.

– Вы моложе, чем я думал. – Волконский без стеснения рассматривал сидевшего перед ним человека: волнистые волосы, косматая борода, свободный балахон. Они были полной противоположностью друг другу буквально во всём, вплоть до собственно отношения к этой встрече. Медик был предельно серьёзен, а монах слегка улыбался, будто знал наперёд, чем закончится разговор. Те десять-пятнадцать лет, на которые Константин Романович был старше, почему-то совсем не ощущались преимуществом, и это ещё больше его раздражало. Он изо всех сил старался задушить свою предвзятость, раз за разом напоминая себе, ради кого он здесь. Как мантру, повторял, что очереди из желающих ему помочь не существует. Получалось плохо.

– Едва ли это главная причина, по которой я вам так не нравлюсь.

– Заметно, да?

– Уверен, если бы вы не были таким уставшим и чаще тренировались лгать, лицемерие давалось бы вам легче.

– Как вам, например? – «Ну, вот зачем я назвал лжецом человека, у которого собираюсь попросить кучу денег?»

– Я о вас поспрашивал и даже пролистал некоторые ваши труды. – По лицу монаха было непонятно, обиделся он или нет. – Естественно, это не даёт мне права считать, что я вас знаю, но я примерно представляю себе, как и почему вы сейчас сидите напротив меня. По вашему вопросу я понимаю, что похвастать тем же вы не можете.

Иноку нравилось работать с людьми, не разделявшими его взгляды. Ещё больше ему нравилось смотреть, как люди постепенно начинали понимать, кто он есть на самом деле. Но больше всего ему нравилось, когда эти люди вставали под его знамёна. Не из страха, не по обману, а потому что начинали верить. Душевная трансформация.

– Мне известно, что вы новоиспечённый религиозный гуру, резво поднимающийся по карьерной лестнице. Вы на слуху, часто светитесь на телевидении, даже на центральных каналах. У вас есть высокопоставленные друзья в самых разных сферах и железобетонная «крыша». Несколько ваших затей не могли не стоить кое-кому очень больших денег, но пулевых отверстий в вас не наблюдается, что говорит само за себя. – Волконский откинулся на спинку дешёвого пластикового стула и, убедившись, что поблизости никого нет, решил перейти к делу. – Вы как кандидат на предвыборных гонках, творящий добро ради высоких рейтингов. И я пришёл продать вам голоса своих пациентов вместе с собственной душой, чтобы получить взамен финансирование, которое необходимо моей программе реабилитации ветеранов Вооружённых Сил РФ. Помогите мне, и все отставники Северо-Западного округа будут пить за ваше здоровье.

– Вы же не верите в Бога, если я не ошибаюсь?

– Нет.

– Но вы только что предложили мне купить вашу душу?

– Это была фигура речи.

– Замечательно. То есть вы не будете против того, чтобы продать мне свою душу?

– Я вас не совсем понимаю.

– Да и понимать нечего, я предлагаю продать мне вашу душу, что тут может быть непонятного? Вы человек неверующий, так что для вас это не имеет значения. Я же, напротив, человек глубоко духовный, и для меня это важно. – Сильвестр достал салфетку из стоящего на столе стаканчика и непонятно откуда взявшимся в руке огрызком карандаша написал на ней пару строчек. – Вот, контракт на покупку вашей души за один миллион рублей. Это не финансирование, конечно, но на то, чтобы помочь паре пациентов, хватит. Заключим эту сделку, а затем поговорим о финансировании.

– Вы шутите?

– Не в этот раз. Всё серьёзно. Подпишите – и в течение часа на счёт вашего благотворительного фонда поступит перевод.

Волконский пробежал взглядом по бумажке. «Я, Волконский Константин Романович, продаю свою бессмертную душу Иноку Сильвестру за один миллион (1000000 руб. 00 коп.) рублей.»

– Что вас смущает? – Инок по-прежнему протягивал Волконскому карандашик.

– Не знаю. Не имею ни малейшего понятия что именно, но подписывать не стану.

– Миллион рублей?

– Перебьюсь.

– Вы же понимаете, что ничего не теряете в случае отсутствия Бога и души? А приобретаете миллион рублей. Просто так.

– Если она есть, она стоит существенно больше. Если нет, тогда это тоже неравноценный обмен. Терпеть не могу, когда меня пытаются обмануть, и не имею привычки делать это сам.

Инок аккуратно взял салфетку за краешек и поднёс к зипповской зажигалке, зажатой в руке, в которой пару секунд назад был карандаш. Откуда она взялась, Волконский опять не заметил: рук со стола Инок не убирал. Чиркнул кремень, и дьявольская сделка исчезла в пламени, осыпавшись пеплом на пластиковую тарелку.

– Драматично.

– Издержки профессии, – развёл руками монах. Зажигалки в них уже не было.

– Значит, мы не договоримся…

– «Просите, и дано будет вам». Как я уже сказал, я знаком с вашей работой и буду только рад помочь. Но прежде, чем я выделю деньги и обеспечу необходимую поддержку, я должен увидеть своими глазами, что именно вы умеете.

Волконский ожидал такого поворота событий.

– Вы можете поприсутствовать на одном из собраний, или же я могу попросить кого-то из своих подопечных разрешить вам присутствовать на их персональных сессиях.

– Честно говоря, я думал о чём-нибудь более… спонтанном. Прокатимся?

– Тарасов, Александр! На выход!

Железная решётка мучительно заскрипела; звук отдавался неприятными мурашками по телу. Молодой парень, дремавший на одной из нижних полок, не спеша поднялся и, тряхнув зажатым в руке пиджаком, покинул убогое помещение. Остальные сидельцы, втроем ютившиеся на противоположной койке, молча проводили его взглядами и, не сговариваясь, с облегчением выдохнули. Всё имущество Тарасова составляли мятые рубашка и брюки, спортивные туфли, шнурки от которых ему вернули на проходной вместе с тонким чёрным галстуком, и полупустая фляга на 200 миллилитров. Ни денег, ни документов.

Выйдя на улицу, он ловко повязал галстук, но затягивать не стал. Открыв флягу и проверив исходящий из неё аромат («с этих гавриков станется вылакать недешёвый коньяк и нассать в ёмкость»), он сделал глоток и удовлетворенно причмокнул. Жизнь немного ослабила захват; до момента, когда его опять накроет, оставалось ещё какое-то время, и он собирался насладиться им по максимуму. А если ещё поддерживать в себе необходимый уровень алкоголя и держаться подальше от конфликтных ситуаций, то можно и месяц не появляться в участке. Кошмары вот только…