Татьяна Буглак - Три Л Том 1. Големы

– Но человек будет знать, что это программа! – Лена собирала со стола посуду, и та звенела от резких, сердитых движений девушки. – Это вызовет ещё большее отвращение. Когда кто-то буквально читает твои мысли, высчитывая: «если ты ведёшь себя так, надо сделать так», – это противно!

– Все мы делаем именно так: оцениваем поведение человека и подстраиваемся под него. – Лев Борисович невольно улыбнулся горячности девушки.

– Но не для того, чтобы угождать другим! Мы это делаем, чтобы нам было хорошо. И тем, кого любим.

– И он тоже. – Учёный примиряюще смягчил голос. – В том и задача, чтобы компаньону было хорошо, когда хорошо его другу-человеку. Компаньон будет личностью, но личностью, искренне любящей своего друга, – это его суть, основа его природы.

– Нет! Это не дружба, не спасение от одиночества. Идеально только осознанное равенство, самостоятельный выбор: «я с тобой, потому что сам захотел этого, сам связал с тобой жизнь». Программа – в лучшем случае всего лишь программа.

– Это не программа, поймите. – Учёный кинул странный взгляд на фигуру в центре комнаты. – Компаньон – не запрограммированная машина, а личность . Идеальный друг.

– Идеальный раб! – резко бросила Лена. – Безответный, даже если станет перечить, то тоже в угоду хозяину. Не другу – хозяину . Нормальный человек не захочет такого друга. Если это просто робот – он останется игрушкой без мыслей, чувств. Пустая кукла. А если он хотя бы отчасти будет личностью, то мы вернёмся к рабству!

– Он будет личностью! Самостоятельной, имеющей право выбора! – Учёный тоже распалялся, удивляясь давно забытому чувству азарта, словно возвращавшего его во времена молодости.

– И у него будет право уйти? Право не только любить, но и ненавидеть? Тогда он станет таким же, как мы, он станет человеком. И зачем тогда всё это? – В голосе Лены зазвучала горечь. – Может, лучше уметь общаться друг с другом? Любить и ненавидеть самим? Людей сейчас десять миллиардов, разве этого мало?

– Он не может ненавидеть, вспомните этические законы робототехники. – Учёный улыбнулся: эти правила, забытые на полвека, стали важны как раз во времена его молодости. – Хотя простите, вы не читали Азимова.

– Читала, у бабушки огромная библиотека. – Лена нервно листала стопку фотографий – только чтобы занять руки. – Законы робототехники? Это не этические законы, это кредо идеального рабовладельца!

– Почему? – Лев Борисович удивлённо взглянул на Лену. – Это по сути этические нормы человеческого общества!

– Вы серьёзно думаете, что эти законы – этические нормы? Это бред! Простите… – Она смутилась, осознав, что грубит тому, кто в четыре раза старше её, но учёный заинтересовался, потому что подобную мысль слышал впервые. И радовался, что девушка говорит на одном с ним языке. Если она в детстве много читала, то понятно, откуда у неё такая развитая речь.

– Почему вы считаете, что это кредо рабовладельца?

– Почему? Судите сами! – Лена схватила лист бумаги. – Первый закон помните? « Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы этот вред был причинён». Так? А что такое вред? Это не только физическая травма, это всё, что может расстроить человека или повредить его имуществу. Из Первого вытекает Второй закон: «Робот должен повиноваться всем приказам человека, если они не противоречат Первому закону ». Повиноваться! Что бы хозяин ни приказал, робот обязан это выполнить, какое бы насилие над ним не чинил человек. А насилие будет – вспомните истории с секс-куклами и роботами-сиделками! Выродки среди людей будут всегда. И робот не сможет даже убить себя, потому что это противоречит Третьему закону: « Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, какая не противоречит Первому и Второму законам». Сложите всё вместе и полу́чите идеального, беспрекословно подчиняющегося раба, запертого в пыточной этих законов! Он полностью во власти хозяина, и есть только одно ограничение – он не может по приказу хозяина причинить кому-то вред. Но это опять же правило рабовладельца: «Чужой раб не должен быть мне опасен, как бы ни был опасен его владелец». Вы же к этому добавляете свою «безусловную любовь к человеку»! Знаете, что означает ваша «свобода выбора»? «Или ты полностью подчиняешься мне, любишь, боготворишь меня, или будешь уничтожен»! Закон древнего божка! Хотите стать таким «богом»? Я думала, вы умный человек!..

Последние слова Лена произнесла с такой горечью, что Лев Борисович вздрогнул. Он впервые видел её в подобном состоянии. Милая, всегда весёлая девушка, полудетским голоском напевавшая песенки, вдруг сказала то, что не говорил никто из его друзей или оппонентов. И тут же с ней произошла ещё одна перемена. Теперь перед учёным стоял спокойный, всё взвесивший и принявший решение человек:

– Я выполняю то, что прописано в договоре, и ухожу! Я не хочу иметь с вашим центром ничего общего!

– И со мной? – Эти слова вырвались у него непроизвольно, прозвучав с полудетской-полустарческой обидой и страхом остаться в полном одиночестве. Лена резко обернулась к учёному и сникла:

– Не знаю. Я считала… считаю вас другом. И говорю о центре, а не о вас. Если вы хотите… – Её губы задрожали как у ребёнка.

– Ну что ты, девочка, успокойся, не надо плакать. – Он впервые обратился к ней на «ты», поняв вдруг, что привязался к девушке как к родной. – Не надо.

– Хорошо. – Она, так и не заплакав, резко тряхнула головой, стараясь совладать со звеневшим от сдерживаемых слёз голосом. – Я, наверное, глупо себя веду. Но я не выношу, когда кто-то ставит себя выше других!

Он знал, что он есть. Это была не мысль: он ещё не мог думать, для этого нужны слова, образы, а у него пока были только чувства. Всего два – приятно и неприятно. И всегда они шли в паре.

Первая пара была с ним постоянно. Ему вдруг начинало чего-то не хватать, и это было плохо, тревожило его, пугало. А потом это что-то появлялось, и становилось хорошо.

Вторая пара ощущений возникла позже и была другой. Ему становилось плохо, когда что-то было , и хорошо, когда это что-то исчезало. И тогда он засыпал. Он спал всегда, когда не было плохо.

Постепенно мир перестал сводиться к «плохо-хорошо», в него начали проникать другие ощущения. Первым из них было прикосновение. Вскоре он уже знал, что состоит из нескольких частей – больших и маленьких, – и кто-то эти части гладил, давил, мял. Это тоже бывало хорошо или плохо, но чаще хорошо, тепло – ещё одно новое ощущение.

Следующими в его мир ворвались звуки – непонятные, мешавшие спать или отдаваться «приятно-неприятно» прикосновений, но не бывшие плохими. Просто это было не так . Не плохо, не хорошо, а иначе . Постепенно звуки стали складываться в слова, фразы. И он откуда-то знал, что это слова. Вскоре он начал различать говоривших. Их, как и всего в этом мире, было двое, но почему-то оба приятные. Пришлось разделять их иначе, что он сумел сделать: откуда-то пришли слова Он и Она .