Надин Баго - Время шестых

– Ты преувеличиваешь. Общую корабельную инфекцию уже засекли бы приборы жизнеобеспечения. Но я дам приказ на обследование: ты прав, Грег не в лучшей форме.

– А вдруг это что-то неизвестное? Из-за этой пузырчатой дряни? Когда уже грёбаные марсиане пробьются и вытащат нас?! – Пьер вскочил, чуть не сбив стакан с виски с подлокотника, затряс головой. – Не хочу… хочу ещё пожить! Пусть проверит всех! Я хочу убедиться, что во мне ничего такого не растёт.

– Ничего в тебе не растёт, можешь не переживать, – сдвинув в сторону приоткрытую дверь, в рубку вошёл американец. – В тебе нет, а во мне – да. Я не то чтобы подслушивал: вы и не шептались.

– Что значит, в тебе – да?!! – взвился Ремю, отшатнувшись от коллеги. – Это что, как в старых фильмах?! – голос его дрожал и срывался на повизгивание, совершенно не подходящее взрослому мужчине.

– Вот что значит, творческая личность, а? Фантазии через край, – хмыкнул Грегори и устало опустился в кресло, потом продолжил, тихо, но уверенно. – Капитан Хэн, я должен принести извинения вам и всему экипажу за нынешнюю ситуацию и вообще за то, что оказался на корабле. Сразу оговорюсь, никому из вас ничего не грозит.

– Ты как-то связан с этим самым «пузырём», и поэтому… Ты знаешь, что происходит?! – француз даже шагнул ближе.

– Тьфу ты, нет, вот же воображение у человека. Нет, говорю. Никакой фантастики, сплошная проза жизни. Я умираю.

– Умираешь?! – тут уж не скрывали изумления оба его собеседника, даже всегда невозмутимый Хэн расплескал чай: янтарные капли красиво заблестели на светлом столике.

– Да, и уже давно. Ещё до полёта. Погодите охать, дайте рассказать, – он криво улыбнулся. – У меня рак. Аденокарцинома поджелудочной. Неоперабельная, – механик замолчал, подбирая слова. – В общем, мне давали год максимум, с химией, если повезёт, немногим больше. Метастазы… немного, но… Я отказался. Меня ждал Марс. Я решил… да, я решил умереть здесь. Ну, кто-то же должен быть первым, – он хохотнул, изображая бодрость, но вытянувшиеся лица его собеседников не озарила и тень улыбки. – Думал, у меня будет ещё несколько месяцев на самой Красной планете, а тут это всё… Я разваливаюсь. Боли… могу откинуть копыта в любой момент. Так что вот, – он пожал плечами, ухватил бокал Пьера и залпом выпил виски, поморщившись, потёр левый бок. – Хуже уже не будет, а?

– Рак… – художник смотрел на Грега во все глаза, смаргивая слёзы – чувствительная натура, всё-таки. – Моя бабка, земля ей пухом, тоже ушла от рака. Но почему Кира тебе не помогает?

– Я пока сказал только вам. Да и нечем, особо, помочь. Обезболивающие я протащил с собой. И потом, я же техник: уж пару таблеток из глупой машины выбью всегда.

Хэн прищурился, ещё больше став похожим на какого-то древнего азиатского божка или мудрого дракона.

– Погоди, протащил лекарства… Как ты вообще попал в миссию? Почему тебя не сняли?

– Я подделал документы в базе, – просто ответил Грег. – Первое обследование я проходил сам… ну, заподозрил неладное. Не в кампусе, конечно. Диагноз был ясен сразу, но оттуда он никуда не уходил. Оставалось пройти предполётный контроль. Знаете, – он бросил взгляд на собеседников, – эта дрянь развилась молниеносно. Ещё в предыдущем обследовании для миссии снимки ничего не показывали, да и не жаловался я. Ну, а, может, они проглядели… Не суть теперь. Дальше дело техники. Подменить снимки сразу при осмотре – не самая простая задачка, но решаемая. Мне помог кое-кто. И лекарства тоже доставить. К миссии готовят тщательно, но ошибки всё равно случаются. Бардак – вечный спутник в человеческих группах. Впрочем, сейчас всё это уже не имеет значения. Если мы правы насчёт разности времени, – он кивнул на экраны, демонстрирующие их прозрачную темницу, идущую в каких-то сотнях метров от кормы «Скопы», – то всё не имеет значения. Все причастные давно отправились к праотцам. А я живёхонек. Нет, это даже смешно: доктора не ошиблись, и я умираю, но при этом прожил двести лет, – он громко и искренне расхохотался.

– Веселитесь, парни? – в комнату стремительно ворвались Кира с Анарицей. – Уже успели увидеть, да?

– Что успели? – Лю Хэн поднялся, подошёл к девушкам.

– Ну как же… марсиане пробили пузырь. Он цел, но они уже частично внутри.

В подтверждение слов кенийки тихо охнула система оповещения. К корпусу крейсера прикрепился зонд.

«Оставайтесь на месте. Без паники. Вам не причинят вреда. Оставайтесь на месте.»

***

Озонированный и ароматизированный сосной воздух в капсуле шагового тренажёра ужасно напоминал Риссу воздух калифорнийских холмов. Даже без визуального сопровождения на экранах, окружавших его со всех сторон, создавалась иллюзия, что он дома, взбирается повыше, чтоб увидеть раскинувшееся внизу море искусственных огней под светом настоящих звёзд в глубоком чернильно-синем небе.

Он бы хотел вернуться. Эта тяга так и не уменьшилась с начала полёта. Нет, Марс манил его тоже, но иначе, совершенно иначе.

Если б не обстоятельства, он, пожалуй, не решился бы. Но нужно было думать о семье… тогда нужно было. Двести лет назад, если верить движению красно-полосатого шара за иллюминаторами.

Кто теперь там из близких? Остались ли их потомки во Флориде, куда помог им переехать Центр управления полётами? Живут ли так же у океана другие люди, носящие ту же фамилию? Океан, конечно, другой, не тот, что в его детстве и юности, но всё же океан. Атлантика… но тёплый её кусочек. Пляжи, пальмы…

Оставалось надеяться, что мать и сестёр не стали искать на другом конце страны, да ещё и без него самого. В конце концов, они-то не имели к делу никакого отношения.

Тогда он не надеялся отделаться только ногой – Юджин прислушался к тихому шуршанию гидравлических поршней – вскоре за ним бы пришли.

За каким дьяволом он решил связаться с бандой? Джека уже было не вернуть, а он всё равно полез в этот гадючник.

Тьфу!

Впрочем, его прошлые заслуги плюс заработанная инвалидность как раз-таки позволили претендовать на билетик на Марс. Космосу нужна была подопытная крыса «с ограниченными возможностями». Хотя сам он к моменту полёта ограниченности уже не ощущал. После того, как ублюдки Ваксена раздробили ему ногу, поймав прямо посреди утренней пробежки, – да, он был неполноценен, он почти желал умереть. Когда ногу удалили в госпитале – да, он был неполноценен уже и как личность, потерявшись в боли, отрицании и жалости к себе. Когда получил первый протез и никак не мог к нему приноровиться – да, он был жалким неумёхой, ярившимся на весь мир. Но потом… потом всё сгладилось. Он приспособился и, объективно говоря, стал даже сильнее, вспомнив благодаря родным и команде подготовки, что он не только бывший спортсмен, но и профессиональный физиотерапевт. А уже это окончательно перевесило чашу весов на его сторону в ходе отбора.