Дмитрий Левин - В конце – свет

– Почему? – помощник заметил изменений в осанке узника, слегка напрягся, приготовившись к нападению.

– Я не знаю. Просто не хочу, – голос был скорее виноватый, чем возбужденный, что был присущ человеку, который собирался вот-вот напасть. Помощник засомневался в своих предположениях относительно попытки побега, но всю оставшуюся дорогу он шел молча, внимательно следя за любыми движениями узника.

Вскоре они поднялись на второй ярус. Мужчина ввел заключенного в комнату надзирателя второго яруса.

– Бывший четыреста одиннадцатый, – представил он узника.

– Я рад, – прогремел надзиратель. После его слов ЛПН-04 удалился.

Комната надзирателя второго яруса была абсолютно такой же, различались разве что папки – здесь они были другого цвета, а вместо цифры четыре были написаны двойки. Сам же надзиратель напоминал скорее гориллу, чем своего коллегу с четвертого. Такой же высокий, мускулистый, излучающий угрозу, лицо – квадрат, нос несколько раз ломали. Должно быть, он действительно некогда служил охранником, а после его повысили.

А вот его личный помощник – на футболке значилось «ЛПН-02» – был очень тощ, не велик ростом. Он сидел на стуле у стены, глядя на своего начальника, который сейчас заполнял бумаги. Заключенный узнал этот взгляд – так узники смотрят на горилл.

Заключенному снова пришлось оставить отпечаток на каком-то листе.

– Теперь ты будешь двести четвертым. Нравится?

– Да, – ответил заключенный, незаметно растирая чернило по руке – тщетная попытка оттереть палец.

– Не слышу! – надзиратель стукнул кулаком по столу. Все, что на нем стояло взмыло в воздух. Одна из ручек, которая лежала у самого края, свалилась на пол. Личный помощник в момент подлетел ее поднимать.

– Да, мне очень нравится! – чуть ли не крича повторил узник, с опаской глядя на сжатый кулак.

Надзиратель рассмеялся.

– Прицепи ему эту херню и уведи куда подальше.

В помощника полетел ярлык с новым номером узника. Тот умело поймал брошенный предмет. К двести четвертому помощник приблизился живо, он не думал, что тот может на него напасть, он не видел никакой угрозы, считал, что узник на это просто не способен. Он легким движением вдел крючок в крохотную дырку мочке. Помощник слегка отодвинулся, пару раз дернув за ярлык – нужно было проверить, хорошо ли тот был закреплен.

– Готово. Куда мне его? – спросил он, повернувшись к надзирателю.

– На плантации, куда же еще, – ответил тот, не поднимая головы, все его внимание привлекал какой-то светящийся предмет в руке. Он тыкал в него пальцами, хмуря брови после каждого нажатия. Двести четвертый не смог понять, что это было, так как прежде никогда такого не видел.

– В который из них?

– Да в любой, его потом сами определят.

– Идем, – обратился помощник к заключенному, указывая на дверь.

Как и в прошлый раз, двести четвертому не позволили дотронуться до ручки. Поскольку его никогда ране не водили в комнаты персонала, он не знал, было ли это какое-то правило или сотрудники просто не хотели, чтобы он хоть что-то трогал. Так или иначе, заключенный не сказал ни слова, вышел в коридор, стараясь не отойти слишком далеко, так как любое неверное действо могло остаться последствием на его теле.

Пока помощник закрывал дверь, заключенный повертел головой. Теперь он рабочий второго яруса. Того самого яруса, на котором находится проповедный зал, теперь он намного ближе к нему. В день следующей проповеди ему не придется шагать по переходам. Он будто ощущал присутствие проповедницы где-то рядом. Ему стало как-то проще свыкнуться с мыслью о переменах. Он легче воспринимал, что теперь овощи будет видеть только в миске.

В голове вспыхнули воспоминания из детства. Воспитатель детей, которые были рождены в «Подвале», объяснял им роль каждого из ярусов, рассказывал, чем занимаются узники на том или ином ярусе, заставлял заучивать что и как выращивать, обрабатывать и так далее. Потому двести четвертый уже имел представления о предстоящей работе, в общих чертах, но он понимал, чем теперь будет заниматься из дня в день. А если же он что-то и забыл, то другие узники ему помогут, подскажут. Пусть он был для них незнакомцем, но его точно не бросят на избиение гориллам – двести четвертый был в том уверен.

Не смотря на все эти мысли, ему было невероятно страшно. Он боялся этой неизвестности, вот так легко появившейся перед ним. Он об этом не просил!

– Ты чего, не слышишь? Шагай! – толчок в спину пришелся неожиданно, двести четвертый полетел вперед, но успел переставить ноги. Мгновение промедления и он бы уже валялся на полу, получив парочку дополнительных пинков, так, на память.

Они пошли.

Визуально второй ярус ничем не отличался от четвертого. На мгновение двести четвертому показалось, что ничего не происходило, а его ведут в клетку после работы у грядок. Вот они прошли мимо дверей в проповедный зал. Из-за отсутствия огромной толпы, все выглядело таким пустым, забытым. Ни единого голоса, только тишина и шаги двух пар ног. Идти предстояло еще много: нужное место находилось в самом сердце второго яруса, а добраться до туда можно было только минуя лабиринт туннелей. Кажется, когда-то воспитатель рассказывал им почему все туннели в «Подвале» были такими путанными, но те знания оказались запертыми.

– Вот здесь находится твоя клетка, – объявил помощник, когда они достигли стены из решеток.

Двести четвертый на мгновение остановился, оглянул свою новую клетку. От прошлого его отличало только другое количество спальников – их здесь было намного меньше. Связь же между комнатами была такой же.

– Пойдем, – сказал помощник.

Через время он заговорил снова:

– Тебя, может, удивило, что спальников не так уж и много, хотя заключенных на втором больше, чем на четвертом. Надзирателем несколько лет назад было принято решение вырыть еще одну клетку – дополнительную. Она вон там, видишь? – помощник указал в конец коридора, что веткой отходил от того, по которому они шли. – Там живет вторая половина двухсотых. На тех ярусах, что намного ниже, вообще по три-четыре клетки. В этом нет необходимости, но тамошние надзиратели почему-то решили, что отделить мужчин от женщин обязательно нужно. Я с ними не согласен. Пусть уж лучше заключенная не будет последний месяц беременности работать, но у нас будет новая рабочая сила. Даже если она при родах умрет, все равно будет лучше. Но Белых не против, ему особо без разницы, как мы тут функционируем. Ему главное, чтобы доход приносили, – пауза. – Вообще, мне нельзя с тобой разговаривать, а тем более рассказывать такие подробности, но порой так и хочется с кем-нибудь поговорить. А кроме надзирателя мне и поговорить не с кем, но он не слишком общительный. Мы же такие же узники, как и вы, нам тоже нельзя выходить из «Подвала». Разве что рангом выше. Потому весь мой рабочий день – тишина.