Дмитрий Левин - В конце – свет

– Что случилось? – в который раз повторил охранник. У него не получалось добиться хоть какого-нибудь ответа, а потому он начинал злиться.

Он уже открыл рот для очередного вопроса, когда услышал:

– Кто из вас четыреста одиннадцатый?

Заключенный мгновенно застыл. «Это из-за вчерашней проповеди. Не нужно было мне ничего говорить. Зачем я это сделал? Теперь меня изобьют – я уверен. Или вообще убьют. Да, меня точно убьют,» – в страхе мешались его мысли.

– Й… я, – трясущимся голосом выдавил четыреста одиннадцатый, он неуверенно поднял испачканную руку.

Краем глаза он заметил, что остальные узники замерли, обратились в слух. Они тоже не понимали, зачем кому-то мог понадобиться их сосед. Но потом их одновременно посетила та же мысль, которая чуть раньше пришла к четыреста одиннадцатому. Больше в их головы не лезло ничего. Заключенные бросили быстрые взгляды. В их глазах смесь сочувствия и страха.

– Вытри руки и иди за мной, – сказал вошедший, с отвращением глядя на ладони четыреста одиннадцатого. – А вы работайте! – узники пришли в движение, более энергичнее, чем того требовалось.

Оттерев руки от грязи, четыреста одиннадцатый вышел в коридор, который соединял все рабочие блоки четвертого яруса.

– Мне полагается тебя заковать, но мне так не хочется лишний раз возиться с наручниками. Потому без глупостей, понял? Пойдешь в шаге впереди меня. Вздумаешь побежать – сломаю ногу.

Заключенному оставалось только кивнуть, он тоже не хотел надевать наручники: очень быстро немели ладони, да и след на запястьях долго не проходил, а порой и вовсе обдиралась кожа. Четыреста одиннадцатый пошел в указанном направлении, старался не спешить, но и не медлить, с его забитой головой это удавалось с трудом, но он успешно справился, не услышав ни единого замечания. Вели его к одной из комнат, что находилась у выхода с яруса. Те самые, в которых он никогда не был. На табличке у двери было что-то написано, прочесть он не мог – не умел. Такойнавык входил в перечень бесполезных, потому читать детей, что были рождены в «Подвале», никто не учил.

– Стой, – велел мужчина, хватаясь за ручку двери. Похоже, он очень переживал, как бы четыреста одиннадцатый ее не испачкал. – Заходи и останавливайся у желтой линии на полу.

Помещение оказалось светлым, намного светлее, чем любая другая комната четвертого яруса. Заключенный невольно сощурился, подняв руку к глазам. Сделал он это быстрее, чем того стоило, за что тут же получил тычок в спину.

– Я же сказал: «Без глупостей».

Когда глаза привыкли к свету, а дверь за спиной была заперта на замок, четыреста одиннадцатый быстро огляделся, стараясь двигать только глазами. Комната была маленькой, но полупустой. Желтая линия на полу разделяла ее ровно пополам. В противоположной половине, стоял письменный стол, за которым сидел достаточно упитанный человек, за ним – два стеллажа, набитые папками с разноцветными корешками. Сопровождавший мужчина встал за спиной четыреста одиннадцатого, сложив руки в замочек, готовый в любое мгновение привести в исполнение свои угрозы.

– Четыреста одиннадцатый, верно? – устало спросил человек за столом. Заключенный тут же догадался, что это был надзиратель четвертого яруса. Тот опустил голову, начал рыться в бумагах, несколько листов свалились на пол. – Вот же блядь.

– Да, это мой номер.

– Был твоим, – поправил надзиратель, нагибаясь за упавшими листами. Из-за веса давалось это ему очень тяжело, лицо стало красным. – Тебя переводят на другой ярус. Теперь ты будешь выращивать не овощи, а наркоту. Считай, тебя повысили, – он хрипло засмеялся, выравнивая стопку бумаг.

Четыреста одиннадцатый не знал, что ответить. Он не раз слышал, что заключенных порой переводят на другие ярусы, и даже был знаком с некоторыми из таких, но никак не ожидал, что это случится с ним.

– ЛПН-04, – надзиратель обращался к мужчине у двери – собственных имен не было даже у персонала «Подвала», – сними с него ярлык.

Узник терпеливо ждал, пока из его уха вытаскивали крючок с индивидуальным номером. Личный помощник надзирателя четвертого яруса не был аккуратен, его движения оказались грубы – мочка уха болела.

– Что-то я не вижу радости в твоих глазах. Тебя переводят на два уровня выше, а ты стоишь с лицом, будто тебя собираются казнить. А ну-ка улыбнулся! – надзиратель хлопнул по столу.

Вздрогнув от звука, заключенный растянул губы. Вряд ли это выглядело достаточно убедительно, потому он добавил несколько слов о том, что очень рад данному известию, постаравшись придать голосу как можно боле жизнерадостных нот. Он понимал, что все равно это не будет иметь и капли искренности, но надзирателю того оказалось вполне достаточно.

– Вот, уже лучше, – похвалил он, беря ярлык у помощника.

Остальное время он заполнял какие-то бумаги, заключенный стоял молча, все еще пытаясь сохранить на лице улыбку, пусть необходимости в том уже не было.

– Так, а теперь очень – слышишь: очень – медленно подойди к столу, макни большой палец, вот этот, – он указал, какой именно, – вот в эту черную жижу, а потом прислони его во-о-от здесь, – на всякий случай он пометил нужное место еле заметной галочкой, очень сомневаясь в умственных способностях узника.

Заключенный медленно подошел к столу, ощущая на себе пристальный взгляд помощника. Он оставил отпечаток в самом низу листа, заполненного мелким неровным почерком. Ему оставалось лишь догадываться для чего все это нужно и что он только что сделал.

– Вот молодец. Что ж, все – мы больше никогда не увидимся. Прощай, – закончил надзиратель, быстрыми движениями захлопнув папку, ему явно доставляло удовольствие сие действие. – Как только передашь его надзирателю второго, сразу же возвращайся, пусть сами за ним следят, а нам еще нужно пятерых перевести, хочу успеть все к обеду. Туда и обратно, понял?

– Хорошо, – кивнул помощник. – Идем.

Путь до второго яруса был не близким, но преодолели они его достаточно скоро. Личный помощник не хотел тратить так много времени всего на одного заключенного, когда предстояло еще пятеро, потому он то и дело поторапливал узника, когда тот начинал слегка замедлять шаг.

– Знаком с кем-нибудь с второго? – пока они поднимались, мужчине стало скучно, он начал разговор на первую попавшуюся тему, пусть она и вовсе его не интересовала.

– Нет, – ответ заключенного был короток скорее из-за растерянности, чем из-за чувства ненависти к любому сотруднику «Подвала».

– А как же вот эти ваши проповеди, когда вы всем «Подвалом» с открытыми ртами слушаете бредни этой старой дуры? – спросил помощник с нескрываемым презрением.

– Когда я прихожу на проповедь, я ни с кем не разговариваю, – в голове снова всплывали кусками вылетали воспоминания вчерашнего Излития. Заключенный сжался.