Хит Номад - Песочница

– Добрый вечер, господин Солнцев, – словно из глубин преисподней донёсся голос из темноты едва Корней открыл дверь своей квартиры и тяжело дыша шагнул внутрь, придерживаясь руками об стену и дверной косяк для сохранения шаткого равновесия.

– Кто здесь?! – пьяным голосом прорычал в ответ Корней.

От своего рыка он внезапно озверел и резким движением ворвался в свою прихожую. Нащупав в темноте выключатель, он стал бить по нему ладонью. Выключатель щёлкал, но свет не включался.

– Что за … – Корней Иванович заплетающимся языком выпалил целую тираду бранных слов, совершенно не сочетающихся с его интеллигентной натурой.

Половина слов вырывалась у него изо рта лишь в виде усталого выдоха, а вторая половина долетала только в виде первых слогов, так как окончания этих слов он просто проглатывал. Разобрать что именно говорил уважаемый Корней Иванович было практически невозможно, и лишь только человек в совершенстве владеющий русским матом и ругательствами мог разобрать в этом бессвязном мычании кое-какие слова. Однако эта нечленораздельная бессвязная переборка бранных слов никак не помогла сделать в помещении хоть чуточку светлее, отчего Солнцев злился только ещё сильнее.

В обычной жизни Корней Иванович Солнцев спокойный и рассудительный человек. Он очень учтив и вежлив, но сейчас он ругался совсем как его покойный отец, когда приходил домой, как он сам же и выражался, «на рогах». Ругательства Корнея Ивановича, профессора физики, были даже куда похлеще и разнообразнее. Ведь лексикон Корнея Ивановича был намного богаче, а фантазия на порядок разнообразнее, чем у его пьянчуги отца, обычного деревенского тракториста с горем пополам осилившего девять классов деревенской средней школы. Будь он сейчас трезв то, несомненно, если уж не испугался, то хотя бы насторожился, услышав приветствующий его зловещий голос в своей квартире. Корней Иванович вот уже второй год жил один, ключи от его квартиры имелись только у бывшей супруги, но голос был явно неженский. Однако пары алкоголя способны затуманить даже самый светлый ум современности и превратить его благородного носителя в тупое быдло.

– Как неучтиво, Корней Иванович, – с укоризной заметил голос из преисподней.

– С чего бы мне быть с тобой учтивым, гнида мразотная, – промямлил Солнцев и набрав побольше воздуха в грудь уже более внятно и грозно прокричал в пустоту, – Пшёл вон, иуда продажная, пока я не набил твоё говяжье хлебало!

Для большего устрашения невидимого противника Корней махнул кулаком в пустоту и, не удержав равновесия, довольно шумно грохнулся на пол. Немного придя в себя от неожиданной смены положения, он чуть приподнялся с пола и начал шарить руками, на ощупь изучая пространство вокруг себя. Нащупав в темноте стену он в полулежачем положении пододвинулся поближе к ней, тяжело развернулся, сел на пол, прислонился спиной к опоре, которую так долго искал, и устало вытянул ноги. Закончив возиться на квадратном метре пола, который показался ему не меньше гектара, Корней устало выдохнул. Этот выдох по большей части состоял не из переработанного организмом воздуха и вонючего перегара, а из отчаяния и безнадёжности, которыми были пропитаны последние месяцы жизни некогда всемирно известного профессора. Вряд ли кого-то можно было устрашить таким поведением. Сейчас Корней скорее мог вызвать лишь насмешку, ну а если приглядеться, то жалость и отвращение одновременно. Но уж никак не страх.

– Или сиди там и не высовывай своё говяжье хлебало, – добавил он обречённо, поняв, что никому он морду набить не сможет в таком состоянии.

Корней Иванович терпеть не мог выражение «говяжье хлебало». Так обзывал их с матерью его вечно бухой папаша. Это было его любимое обращение и Корней с детства ненавидел это выражение не меньше чем самого отца. Но когда Корней напивался, то сам превращался в того, кого больше всего не любил на этом свете и это ругательство так и слетало с его губ, словно было передано ему по наследству. Наверно, пропитый насквозь обычный деревенский пьяница, который в своей жизни не видел ничего кроме бутылки, стакана и кабины трактора, ничего и не мог оставить в наследство своему единственному сыну, кроме как дряхлого домика в далёкой российской глубинке и «говяжьего хлебала».

– Запри дверь! – приказал адский голос.

Дверь тут же с шумом захлопнулась и Корней отчётливо услышал, как ключ проворачиваясь в замочной скважине издал два характерных щелчка. Чьи-то сильные руки схватили Корнея за подмышки и потащили его в комнату, совсем не ощущая его пьяного, и от этого ещё более яростного, сопротивления. Профессор хотел было снова выругаться на чём свет стоит, но получилось лишь бессвязное мычание. Словно тряпичную куклу его занесли в комнату и усадили на диван.

– Приведи его в чувство! – приказал загробный голос.

Не успел голос закончить фразу, как нос профессора очутился в каком-то порошке, который пришлось невольно вдохнуть. Через несколько секунд сознание пьяного стало медленно, но верно избавляться от алкогольного плена.

– Кто вы такие? – уже внятно произнёс Корней, поочерёдно вытирая обеими руками непонятный порошок, небрежно размазанный по его небритому лицу.

– Вам прекрасно известно кто мы, Корней Иванович. Поэтому, собственно говоря, мы и здесь, – голос звучал дружелюбно, теперь он уже не казался загробным.

Корней Иванович попытался сконцентрироваться на зрительных ощущениях и попытаться разглядеть в темноте лицо своего непрошенного гостя. Но как бы он не напрягал глаза, смог лишь разглядеть силуэт мужчины, сидящего в метре от него. Зато исходящий от незнакомца сильный запах сигарет вперемешку с мятной жвачкой и дешёвым одеколоном перебивали даже перегарный смрад, который разил от самого профессора казалось аж до самого университета. Затылком Корней ощущал присутствие в комнате второго гостя, в затянувшейся паузе можно было даже расслышать его слабое ровное дыхание, доносившееся чуть левее от дивана. Чтобы разглядеть его, профессор слегка повернул голову влево, но сильная рука, пропитанная сигаретным дымом и вонючим одеколоном, резко схватила его за подбородок и вернула голову в исходное положение.

– Да что вы себе позволяете! – разгневался профессор. Он с вызовом смахнул руку бесцеремонного грубияна со своего подбородка и хотел было вскочить на ноги, но здоровенная тяжёлая рука второго гостя бесшумно легла на его плечо и не позволила подняться с места.

– Мы позволяем себе лишь то, что нам позволено, – всё так же спокойно говорил голос из темноты, – А вот Вы позволили себе немного больше чем позволено было… Значительно больше, – добавил голос после некоторых раздумий.