Сергей Надымов - Калейдоскоп

– Не знаю, Андрей, хороший это знак или плохой, – Ирина чуть подалась вперед и, дотянувшись до лица Андрея, погладила его по щеке, задержав ладонь на несколько секунд перед тем, как вернуться обратно на подушки. – Но мне приятно знать, что тебе небезразлично все, чего мы добились здесь. Только это все еще не ответ, почему ты думаешь, что все может оказаться бесполезно.

– Ты сама начала отвечать. Про то, чего мы здесь, так сказать «добились». Это все больше начинает напоминать мир до Раскола. Людям нужна обыденность и определенность. Нам с тобой, кстати, тоже. Если ее нет, люди изо всех сил будут стремиться ее создать, а если она невозможна, то выдумать и поверить. И знаешь в чем самая большая проблема? Не пуская визитеров в Долину, я сам этому потворствую. Не знаю, что и думать.

Ирина уже задумывалась об этом. О том, что сытость и спокойствие приводят к застою, в первую очередь в умах. Возможно, им требовались встряски, эмоциональные и физические, чтобы не утонуть в трясине обеспеченности и избыточности. Но откуда их взять? Не создавать же вручную?

– Ты ждешь слишком многого. Иногда шока мало, нужны целые десятилетия, чтобы изменить сознание всего одного поколения. А потрясения, это не ответ на все вопросы. Они часто толкают к чему-то привычному, старому и доброму, хотя бы в воспоминаниях. Всякие мелочи, бытовуха, все это помогает отвлечься. Тебе вот книги и кино, кому-то беспорядочный секс, кому-то алкоголь, кому-то безделье или наоборот, навязчивая тяга к действию. Гаджеты, украшения, тряпье, у каждого свое. Я не говорю, что все это мне нравится, у меня тоже есть свои якоря. Но разве это на что-то влияет?

Андрей пожал плечами и хмыкнул.

– Ну, вообще-то, влияет. Лидеры мнений, все такое.

– Ты серьезно думаешь, что я на это способна?

– Ты себя недооцениваешь. Я думаю, ты способна на куда большее, чем я могу себе представить.

Ирина вздохнула, и отвернулась к черному экрану на стене. Он часто говорил ей об этом, практически каждую неделю снова и снова заводя разговор о ее нераскрытом потенциале, о том, что Ирина себя сдерживает и делает это зря. Она отнекивалась, придумывала контраргументы, иногда просто игнорировала его комментарии. Делала все, чтобы не признаться, что просто боится ответственности, которую может повлечь любое действие, выходящее за рамки обыденности.

Ирина не представляла себе глубину отчаяния, которая могла подтолкнуть ее мужа к убийству в Колонне, когда он взял на себя ответственность не только за себя и нее, которую тащил, иногда в буквальном смысле на себе, через Раскол. Взял ответственность за идею общего интереса, которую сам сформировал и которую даже близко не все смогли бы разделить. Можно это назвать сумасшествием? В какой-то мере да. Могла она понять его? Несомненно, могла, иначе бы не хранила его тайну и не смогла бы перебороть свои внутренние противоречия, хотя бы настолько, чтобы не сойти с ума самой.

Она не могла винить Андрея ни в чем, потому что сама практически не помнила Исход. Нет, оставались какие-то смутные образы, размытые эмоции, но практически весь путь после первого их осколка и до самой Долины превратился для нее в бесформенное серое месиво, из которого невозможно было вычленить ничего конкретного. Оставались рассказы других людей, редкие фото и видеоматериалы, которые они донесли до Долины, но она не слушала первых и не просматривала вторые.

Возможно, Парацельсы могли решить эту проблему, но Ирина не хотела даже думать о том, чтобы сделать это. Это ее слабость, ее трусость, и она не собиралась с нею расставаться. Пусть в ее памяти будет спина Андрея, к которой она прижималась, слыша его хриплое, прерывающееся дыхание. Пусть там будет безмерное чувство благодарности к нему, которое пришло вместе с пониманием, что она будет жить, что Исход окончен.

– Не знаю. Мне иногда кажется, что я могу только жаловаться на то, как меня не устраивает все вокруг. Это высокомерно, я понимаю. А еще хуже – вести себя снисходительно. Я бы сказала, это высшая форма гордыни. Просто, я не уверена, что хочу столкнуться с разочарованием, если мои мысли подтвердятся.

– Такой монолог половина Поселка не поймет, Ир. Если ты не местная интеллигенция, то я не знаю, кто еще.

– Ой, не подлизывайся. Это все чрезмерное общение с Лекторами, и оно доступно каждому.

Ирина ввернула это не для красного словца. Со временем, у всех жителей Долины действительно постепенно изменилась речь. Поначалу не так заметно, но чем дольше они здесь жили, тем явнее это бросалось в глаза. Она наполнялась новыми, порой весьма специфическими терминами и ранее не присущими людям оборотами речи, становилась более гладкой и какой-то усредненной. Ирина уже давно выдвинула теорию о Лекторах, и она, похоже, подтверждалась.

Чем чаще человек загружал информацию напрямую, тем сильнее менялась его речь, а значит, и мышление, потому что две эти вещи неразрывно связаны. И пускай сам факт таких изменений мог со стороны казаться чем-то не слишком значимым и даже позитивным, если задуматься об этом глубже, дело приобретало жутковатый оборот. Отчасти из-за него, Ирина уже достаточно долго не использовала Лекторы, и отговорила от этого Андрея, за исключением случаев крайней необходимости. То же самое она пыталась посоветовать Людмиле, но, как оказалось, кроме как в связи с их работой, та вообще не пользовалась Лекторами, как и Даниль. Ну, у того с усредненностью речи проблем никаких не наблюдалось. Иногда Ирина посмеивалась про себя, представляя, как корежит от его жаргона на собраниях Совета Александра и Тоню.

– А ты не прибедняйся.

Она фыркнула в ответ на эти слова мужа и повернулась к нему, встретившись взглядами. Кажется, говорил он абсолютно серьезно, по крайней мере, сам в это верил.

– Уломал, не буду. Но знаешь, даже с учетом всего, что я тут говорила про смягчающие обстоятельства, меня в целом удручают интересы наших соседей. И пусть это будет высокомерие, очень маленькое, я как-нибудь переживу. Хочешь пример? В Поселке есть машины, которые могут вылечить рак, СПИД, вырастить заново руку, а знаешь какой самый популярный запрос? Не смотри так на меня, да, я воспользовалась вашим монитором слежения, это твое дурное влияние. Так вот: увеличение груди и пениса.

– Знаешь, я бы, пожалуй, куда больше испугался, если бы запросов по лечению СПИДа, рака и отращиванию оторванных конечностей было больше, чем по писькам и сиськам. Но, если будешь настаивать, можно вынести это на обсуждение Совета, написать диссертацию по психологии. Вон, попросим Александра придумать какое-нибудь умное название, чтобы все звучало по-научному. Он, кстати, не увеличил? А то бы я предупредил Тоню, что опасность близится, и велик…риск, конечно.