Алекс Кайнес - Мир Сердца

В этот момент писатель понял, что скорее всего отсюда и будет уже вестись настоящая запись, хотя и до этого камеры работали с десяток минут.

– Во-вторых, хочу поздравить вас с громкой премьерой, к которой мы обязательно вернемся немного позже, и в-третьих…

Грегори уже знал, что последует за этим.

– Хотелось бы все-таки начать с вашего недавнего заявления в искусстве, которое, я уверен, и было тем, благодаря чему вас узнал весь мир.

Грегори улыбнулся. – Ну, если вы так говорите…

– Нет, нет, я без всяческих «наездов», серьезно! Вы ведь действительно понимаете, что до этого вами, тем не менее, интересовались в основном любители литературы и кинематографа и, возможно, еще некоторая часть общества, которая просто хочет быть в тренде, даже особенно и не знакомясь с явлением, но которая обязательно должна быть в курсе происходящих событий.

Писатель выдержал небольшую паузу и вздохнул. – Да, понимаю, но, однако не считаю, что произошедшее имеет хоть какое-либо значение.

– А вот здесь позвольте не согласиться. Итак, для тех, кто еще не в теме…

Грегори уже знал наизусть, что доложит собеседник своим слушателям, решив заново пережить тот, как ему казалось, незначительный эпизод, который на самом деле таковым и являлся для так называемой общественности, а для него же действительно был краеугольным камнем драматургии всей его жизни. Однако совершенно не в той плоскости, в какой об этом думал интервьюер, и, хотя время для этого признания уже и настало, оно всё еще требовало небольших, но весьма значимых штрихов для окончания картины повествования, которые подведут его к действительно важнейшему моменту всей его жизни.

6. Слегка пошатнувшись, но мгновенно взяв себя в руки, неуловимая тень в капюшоне продолжила свой бег сквозь запутанный лабиринт катакомб, чтобы в итоге позволить себе замедлиться и раствориться в величественном свете двух крыльев, которые воссияли прямо перед взором путника.

То было величественное изваяние Богини, чьи два огромных глаза-крыла, казалось, рассеивают полумрак довольно просторного зала, который казался более камерным за счет странных куколок, что свисали с крыльев гигантской бабочки, привязанные к ним хитросплетенными узлами веревок.

Подняв руки в приветственном жесте и начав читать мантру, прославляющую мир в лице Богини, послушник ощущал то сладостное чувство, которое каждый раз охватывало его в присутствии его любимого божества, которое раз за разом распыляло всякий страх, что мог затянуть послушника во внешнем мире, ведь здесь, под землей, в основании Великой Горы, казалось, он наоборот достигает всех возможных небес и высот мира.

Закончив свою молитву, он ступил чуть вперед, подойдя к алтарю, на котором лежали многочисленные яства и украшения, подобно подаркам, которые подносят своей любимой. Несмотря на их изысканность, количество и дороговизну, во всем смысле этого слова – ведь их добыча каждый раз сопровождалось смертельной опасностью, – человек в капюшоне ощущал, что этого было недостаточно, что необходимо было привнести еще больше даров, чтобы Богиня не забыла о его любви. Чтобы напомнить о ней на деле, он и был снова здесь – практически уже забыв о том, что слегка отягощало его путь, о том покоящемся предмете в небольшом рюкзачке, перекинутом через плечо, трофее, который влюбленный, аккуратно достав, бережно положил на алтарь посреди всех остальных украшений.

Подняв глаза на Богиню и увидев ее любящий взгляд, он взял со стола небольшой фрукт и, проткнув его острыми ногтями, провел ими по чувствительным частям своего дара Богине, отчего тот практически мгновенно очнулся и оглушил небольшую комнату своим криком, который чуть не заставил расплакаться от счастья тень, что нависла над столом. Она уже не могла сдерживаться, и сама, проглотив, практически не прожевывая, фрукты, в экстатическом блаженстве накинулась сверху на небольшой столик, который, качнувшись, заставил стоящий рядом с ним факел слегка моргнуть вместе с прервавшимся на мгновение криком, что сменился кряхтящими звуками, перешедшими в хрип и сипение, что затихли вместе с огнем факела, который потух, оставив помещение практически безмолвным, и тишину которого прерывало лишь редкое неровное дыхание единственного свидетеля произошедшего.

7. Ловя ртом воздух, путешественник пытался во что бы то ни стало восстановить дыхание, которое, казалось, полностью остановилось, как будто бы некто невидимый вцепился своей стальной хваткой в горло и не давал сделать и глотка свежего воздуха.

Всё пытаясь продохнуть, путник как будто бы издалека слышал свой собственный голос, который (он откуда-то знал) принадлежал ему самому, но который при этом изменился до неузнаваемости.

– Вот так всё начиналось, и так всё и закончилось. Ты ведь уже знаешь конец своей истории, ровно, как и ее начало, поэтому могу лишь сказать тебе, чтобы ты выбросил всю дурь из своей головы и продолжал наблюдать, до тех пор, пока не вспомнишь, что эту книгу ты уже читал. Сконцентрируйся на том, чтобы запомнить даже ни сам сюжет и все детали повествования, но на самом факте прочтения и опыте, который ты накопил за время прочтения. Ведь если ты отвлечешься хотя бы на мгновение, то вновь с упоением начнешь ее перечитывать, что само по себе неплохо, но, как говорится, лучшее – враг хорошего, и ты снова в который раз оттянешь момент знакомства со всей остальной «литературой».

Наверное, это и значило что-то глубокое, только вот единственное, что радовало слушающего, это было то, что ему каким-то волшебным образом, самому или по чьей-то воле удалось наконец вдохнуть, и в тот момент, когда высокопарная речь прервалась, он и сам смог как будто бы избавиться от всего, что его сковывало. Благодаря выходу, что путешественник интуитивно нащупал, он наконец-то разрядился, казалось, всем своим существом, выпустив наружу из своего сердца всё, что было в нем сокрыто, вновь и вновь по кругу падая в то, что было внутри самого себя, чтобы опять и опять оказаться не снаружи, а изнутри происходящей драматургии событий.

8. – Да! Да, вот этих самых событий, – вполголоса, совершенно не обращая внимания на то, что говорит вслух, продолжала свои размышления девушка, слегка замешкавшись у двери открытого холодильника, к которому она подошла, чтобы выцепить что-нибудь поесть, однако в итоге закончившая на том, что просто стояла и таращилась на полки, залитые неприятным для темной ночи светом, абсолютно не отображая того, что на них собственно лежало.

Задумчивость девушки прервал резкий толчок, заставивший ее оторваться от внутреннего созерцания на кухню темной квартиры, в которую проникали лучи ночного фонаря через полуприкрытые жалюзи.