Наталья Антарес - На орбите судьбы

Следующие три дня я прожила в семье Потапыча. Я шла пешком через весь город и заявилась в своему лечащему врачу поздним вечером. Позвонила в звонок и обреченно села на резиновом коврике под дверью. Идти мне было некуда, разве только в ближайший из известных мне наркопритонов. Но как же тогда второй шанс?

Похоже, сонный и недовольный ангел-хранитель с кряхтением поднялся со своего воздушного ложа, и все же соизволил заняться исполнением своих непосредственных обязанностей. Объективно осознав, что в условиях прогрессирующего экономического кризиса мне объективно нечего делать в столице, а с таким прошлым да еще и с непогашенной судимостью меня никто отродясь не возьмет на работу, я последовала совету Потапыча, отыскала свою проживающую в провинции тетку и отправилась к ней в гости, дабы там же навеки и поселиться. Во избежание неприятных эксцессов денег мне выдали впритык на билет, и на момент прибытия к перрону мой багаж составляла только наполовину пустая сигаретная пачка вкупе с мятым спичечным коробком.

ГЛАВА III

Тетка Василиса приходилась двоюродной сестрой моему покойному отцу и вместе с семнадцатилетней дочерью Нюркой обитала в приватизированном общежитии коридорного типа на окраине областного центра под названием Перовск. Я до последнего не была уверена, что дальняя, в общем-то, родственница согласится добровольно приютить черт знает откуда взявшуюся племянницу с четырьмя годами героинового стажа за спиной, справедливо опасаясь дурного влияния этой подозрительной особы на неокрепшую Нюркину психику, однако, когда на пороге внезапно появилась костлявая беззубая смерть с запавшими глазами, сальными волосами и сплошными склерозированными жгутами вместо вен на обеих руках, тетке сходу стало ясно, что лучшего наглядного пособия для профилактики инъекционной наркомании в рядах подрастающего поколения нельзя даже вообразить.

Так я обзавелась в буквальном смысле своим углом, вследствие чего испытывала несказанную радость, невзирая на месторасположение вышеупомянутого клочка полезной площади в тесной кухоньке между допотопной газовой плитой и не менее реликтовым холодильником, издававшим перманентное рычание в лучших традициях голодных хищников. Спальным местом мне служил поролоновый матрац, по счастливой случайности обнаруженный озаботившейся проблемой моего размещения теткой в захламленной общей кладовке. Спать на кухне было душно, жарко и неудобно, но я так уставала на работе, что отрубалась практически моментально, стоило мне только прикоснуться головой к подушке.

Мудрый совет Потапыча попытать удачи в провинции сработал на все сто. Население обладающего неожиданно развитой промышленной инфраструктурой Перовска составляло чуть больше трехсот тысяч, и если в столице, где даже среди совершенно здоровых людей с кристально чистыми биографиями существовала огромная конкуренция, найти работу бывшей наркоманке, приговоренной к условному сроку по уголовной статье, было не проще, чем покорить Эверест без альпинистского снаряжении, то здесь при содействии тетки Василисы и ее многочисленных знакомых, я зарегистрировалась на бирже труда и довольно скоро получила направление на общественные работы.

Экономический кризис шествовал по стране размашистой походкой каменного исполина. За предыдущий год он растоптал не одну судьбу и растер в мелкую пыль финансовое благополучие сотен рабочих семей, поэтому популярность общественных работ достигла своего апогея. По причине нехватки денежных средств в Перовске повсеместно замораживалось строительство, предприятия проводили массовые сокращения персонала, частные фирмы становились банкротами – в общем, на улице в одночасье осталось большое количество народа, обремененного набранными в лучшие времена кредитами и не гнушающегося никаким источником заработка. Приплюсуйте сюда участившиеся задержки зарплаты на большинстве пока еще функционирующих предприятиях, и вам станет окончательно понятно, как мне безгранично повезло устроиться пусть даже на тяжелую, непрестижную, временную и низкооплачиваемую работу.

Честно говоря, на самом деле все это было вовсе не так круто, как я настойчиво пыталась себе внушить. При всем желании я навскидку не смогла припомнить ни единого обстоятельства своего участия в процессе физического труда на протяжении последних лет десяти, а уж когда мне выдали здоровенный железный лом и отправили долбить начинающий подтаивать лед и я мгновенно натерла себе кровавые мозоли на ладонях, я всерьез задумалась, не заточены ли мои руки исключительно под «баян». Потом «старшие товарищи» научили меня правильно держать «инструмент», как в свое время опытные наркоманы научили меня попадать в подмышечную вену, и я понемногу втянулась в нудную и изнурительную деятельность. Мне нечем было гордиться кроме своего недолгого пребывания в завязке (но я по возможности скрывала сам факт наркоманского прошлого), и постепенно я стала получать удовольствие от «производственных успехов». Со стороны мое искреннее ликование по поводу рекордного числа собранных при помощи позаимствованной у Нюрки лыжной палки бумажек, выглядело наивным и смешным, но в тот момент я не просто ощущала себя перевыполнившим норму стахановцем – я убеждалась, что эмоциональная атрофия, наличие которой я подозревала у себя после известия о смерти Стаса, зашла еще не совсем далеко.

Мое отношение к оранжевому жилету претерпело многоуровневое изменение, и в итоге я почти полюбила свою выцветшую под ослепительными лучами весеннего Солнца униформу. Жилет странным образом олицетворял для меня принадлежность к определенной касте, и мне нравилось чувствовать себя частью социума. На первых порах я очень остро осознавала свое подвешенное состояние «свой среди чужих, чужой среди своих», и бесформенная телогрейка служила чем-то вроде опознавательного знака, официально подтверждающего мою экономическую активность. Думаю, лишь периодически встречавшиеся мне перовские наркоманы безошибочно «выкупали» мою истинную сущность, как впрочем, и я сама, без усилий читала в их глазах всю историю продолжающегося падения в бездну.

Настоящих друзей у меня так и не появилось. Контингент «общественников» состоял в основном из местных жителей и жительниц предпенсионного возраста, подпавших под сокращение на резко снизивших объемы выпуска заводах, общего с которыми у меня находилось не больше, чем у комара с медузами. Мои «коллеги» без энтузиазма гребли лопатами снег и забористо матерились сквозь зубы на несносную бригадиршу, нагрянувшую с проверкой аккурат в разгар перекура, а многочисленные соседки-подружки тетки Василисы, сами являясь счастливыми обладательницами запойных алкашей в качестве супругов, посматривали на меня с откровенным неприятием и по негласной договоренности ограничивали мое общение со своими отпрысками. Что касается Нюрки, то даже не знаю, чего она стеснялась больше – своей, с позволения сказать, «квартиры» или похожей на жертву фашистских зверств «сестренки». Так или иначе, одноклассниц домой она старалась без крайней на то необходимости не приводить.