Антон Абрамов - Побег из Содома

– Жуть какая! – вздрогнула Вера.

– Ну да. Жутко… Но именно это стихотворение подписано. Автор – «Подвальный Певец». Это псевдоним, конечно… Наверное, в тюрьме мест не было, и его в подвале держали, – произнёс Папа с тяжёлым вздохом. – Но мне эти стихи нравятся. Читаешь их, и ясно становится, что им было намного хуже, чем нам.

– Да нам тут тоже не сладко! – бросила Вера.

– Ну, нас, по крайней мере, не расстреливают… – задумчиво сказала Надя.

– Так! Всё, дети, – Папа встал и хлопнул себя по коленям. – Поболтали и спать! Любочка, надеюсь, что сегодня тебе не приснится кошмар. И во сне не придёт человек со шрамом.

– Он не приходит, он всегда на коленях стоит, как будто молится. Я уже столько раз его видела, что давно перестала бояться. Он и не страшный вовсе. Он несчастный какой-то, смотрит в пол и просит выпустить его на свободу. Я во сне говорю: – Скажи мне, как тебя выпустить? – а он молчит… – опечалилась Люба.

– Вот, Пап! Ну что я говорила! Она с ними разговаривает! – возмутилась Вера.

– Да, Люба, мы же вроде договорились? Помнишь, что сказал доктор? Никаких разговоров! – примирительно произнёс Папа.

– Но я не могу. Он такой несчастный. Мне его жалко…

– Люба! Он нереален! Это плод твоего больного воображения, – почти кричала Вера. – Если он снова придёт, никаких разговоров с ним! И вообще с кем-либо! Рот на замок! Иначе совсем умом тронешься.

– Да, милая, по сути, она права, – кивнул головой Папа и посмотрел на младшую дочь с сочувствием. – Ложись и постарайся заснуть.

Люба обиженно поджала губы и завернулась в спальный мешок.

– Может быть, я и вправду схожу с ума, просто не замечаю этого. Ну и что, что после таких разговоров во сне мне легко и радостно? – тихо проворчала Люба. – Ведь с другими, нормальными людьми, не происходит ничего подобного. Может быть, Вера права, и мне надо лечиться? —подумала она и застегнула спальник.

–– Но если это и болезнь, то очень приятная, – прошептала она, закрывая глаза.

Усталость и напряжение длинного дня быстро дали о себе знать, и Люба уснула почти моментально. Сон, который ей снился, она видела уже десятки раз. Но никогда не рассказывала о нём. Она наслаждалась им тихо. В одиночку.

Ей снилось её венчание. Не убогая федеративная регистрация, а настоящая, роскошная свадьба в гетто. Она видела, как перед ней распахиваются ворота огромного храма, и она медленно и торжественно идёт к алтарю. Сотни гостей, справа и слева, радостно кричат ей что-то.

Но она настолько счастлива, что почти не слышит их. Солнце играет в цветных витражах, и это самый лучший день в её жизни. Правда, как Любочка ни всматривалась, она так и не смогла разглядеть жениха. Но всё равно, нереальное ощущение счастья в этом сне было настолько сильным, что на эту мелочь она почти не обращала внимания.

Но был один момент, из-за которого она никому не рассказывала о своём сне. Дело в том, что к алтарю её вёл незнакомый пожилой мужчина в чёрном костюме. А не её Папа. И как бы Люба ни хотела поделиться этим сном, сказать Папе, что он не доживёт до её свадьбы, она никак не могла.

В храме, стоящем в центре гетто, было тесно и душно. Маленькое здание с трудом вмещало всех. В церкви собрались все жители, кроме тех, кто стоял на постах. Несмотря на то, что в храм принесли все уцелевшие лавки и стулья, сидели на них только старики и женщины. Мужчины стояли, прислонившись к стенам. Молодёжь толпилась у входа. Только что отслужили вечерню, но никто не расходился по домам.

– Итак! Давайте начнём, – сказал невысокий плотный мужчина, одетый в жилетку, с зачёсанными на лоб волосами. Оглядев приход умными и печальными глазами, он начал:

– Возлюбленные братья и сёстры! Сегодня нам нужно решить очень важный вопрос. Продовольствия у нас осталось на 4 дня. Ну, максимум на неделю. Поставок ждать бесполезно. Снаружи к нам не пробиться, весь периметр обнесли колючей проволокой и сигнализацией.

– Пастырь, а он как пробрался? – раздался голос с галёрки.

И все глаза, как по команде, устремились на Илию.

– Змеёй прополз! – отшутился он. – На меня не смотрите, я пустой пришёл, не принёс ничего толком, – развёл он руками. – Так, коробку патронов, да перца на кухню. Ваш Пастырь прав, через стену уже ничего не протащить. Так что, сколько бы вы ни заплатили контрабандистам…

– А за перец тебе заплатили? Вновь выкрикнули из молодёжного угла.

– Не… Я ж не контрабандист, мне денег не надо. Да и к тому же, зачем покойнику деньги? – с милой улыбкой спросил Илия.

– Ты только скажи, мы заплатим золотом, – спокойно отозвалась хрупкая девушка с задней скамейки.

– Сестричка, тебе нечем платить! У тебя нет того, что мне нужно, – усмехнулся Илия.

– А вдруг? – задорно выкрикнула та.

– Хорошо, доченька! Я с радостью приму плитку хорошего чёрного шоколада в качестве оплаты, – громко произнёс Илия.

Ответом ему был дружный хохот. По исхудавшим лицам обитателей резервации было видно, что шоколад был съеден очень давно.

– Так, давайте вернёмся к нашей повестке, – призвал Пастырь, подняв руку.

Когда все утихли, он продолжил:

– Продовольствия у нас совсем мало. И в осаду нас взяли крепко. Вокруг – миротворческое зверьё…

– Извините, Пастырь. Один нюанс, – вновь подал голос Илия. – Миротворцы – это временно. Скоро сюда прибудут Охотники и возьмут на себя внутренний периметр. Третья женская дивизия.

– «Мёртвая голова», что ли? – поморщился Пастырь.

– Она самая. Под командованием Терезы Эйке. Так что ни подкупить, ни прорваться не получится. Эти – идейные, будут стоять насмерть.

– Что ж, всё это было предсказуемо… – вздохнул Пастырь. – Поскольку, после подрыва двух танков и бульдозера, на приступ они вряд ли пойдут, выбор у нас невелик. Либо тихо помереть с голоду, либо сдать резервацию. И тут начинаются нюансы. Как сдать? Когда? На каких условиях? И как можно вообще договариваться с Эйке… Итак, у кого есть мысли – высказывайтесь.

В храме повисла тяжёлая тишина. Зная репутацию Терезы Эйке, все понимали, что с ней договориться невозможно. Это была самая злобная феминистка и лесбиянка во всей Федерации, гордо называвшая себя «Бешеной Сучкой». Третья бронетанковая дивизия понесла большие потери при зачистке Аль-Мансура, а теперь выдвигалась сюда, готовая разорвать гетто.

– У меня есть слово от Господа, – поднял руку один из мужчин.

– Ну, что ж… Кто может возбранить слову? Говори, мы будем рассуждать, —Пастырь пригласил его к кафедре.

Тот смело вышел и начал громким голосом:

– Так говорит Господь! Бегите отсюда, дети мои, ибо земля сия не есть место покоя. Гетто обречено. Спасайте детей. Не верьте Охотникам, верьте Братьям. Не верьте Эйке, верьте Архипастырю. Бешеный пёс растерзает вас, Добрый Пастырь – поведёт на злачные пажити! Спасайте ваших детей! Договаривайтесь с братьями. Идите в Особый Район. Там благословлю вас и обращу руку мою на малых. Аминь и аминь!