Андрей Глазков - Тень

– Их не производят уже некоторое время. Ещё лет через пять их будут продавать с аукциона как предмет искусства. Ты, Кот, никогда не мог смотреть на несколько шагов вперёд. Тебя всегда интересовал лишь результат действий здесь-и-сейчас…

Ещё один намёк на ту ситуацию. Ещё один удар из прошлого. Манипуляция чувством вины за содеянное однажды – лучший способ управления людьми. Любой член длительного брачного союза сможет подтвердить этот вывод. Сэм выкашлял свою фразу и затих. Затяжка. Выдох. Прошлое висело в комнате густым табачным дымом.

Тишина была вязкой, даже липкой, её запах… запах свежевыпеченного хлеба, что так прекрасен со стаканом холодного молока жарким летним утром, ммм… молоко… молоко из глиняного кувшина, день был суббота, Шабат… я дёрнулся и очнулся в кресле. Я исчез на мгновение в нигде. Затем появился через мгновение из ниоткуда. Сэм курил, медленно выдыхая дым в мою сторону. Сладкий аромат табака и привёл меня в чувство.

– В связи с тем, что я рассказал, тебе будет задание, Кот. Возможно… самое важное в твоей… – пауза, дымный выдох в мою сторону, – жалкой жизни.

Я не стал реагировать на столь хамский эпитет. В конце концов, откуда ему знать, какие ещё задания у меня впереди… Я просто ощутил напряжение, сковавшее мышцы плечевого пояса, а именно m. deltoideus, m. supraspinatus и немного m. infraspinatus…

Сквозь открытую створку в окно подул свежий морозный ветер, разгоняя сизые клубы табачного дыма, даря моим лёгким призрачную надежду на дежду. Я обратил внимание на колыхающиеся занавески, отчаянно желая провалиться в картинку, во внезапно созданную тантру занавеси, с секретной мантрой пох-пох…

– Ты будешь искать для меня… Кот, блядь, ну послушай меня немного!!!

пох-пох… пох-пох…

Мне показалось, кто-то нежно трогал мои щёки. Потом сильней, ещё сильней… Чёрт, да он же бьёт меня!!

– Больно!!! Ты что делаешь?? Отвали!!!!

Сэм обмяк, тяжело, словно мешок с мукой, плюхнулся на кресло Поэнг, с дубовым каркасом, светло-бежевая обивка Робуст, раздался громкий хруст…

– Я устал, Кот, – устало сказал Сэм. – Сильно устал… Не донимай меня своими прогонами!

Сигара дымилась на столике, всё вокруг было в пепле, ковролин он прожёг в нескольких местах, то же самое совершил с обивкой кресел. Я вдруг обратил внимание на древний коллекционный телевизор, висевший на стене. В него стреляли. В центре кинескопа зияла дырка. Вспомнилось шальное криминальное детство…

– Ты пойдёшь туда, куда посчитаешь нужным, будешь делать что угодно, когда и как тебе будет угодно. Мне всё равно. Но… Ты должен дойти и должен будешь найти мне…

– Я не совсем понимаю. Найти что?

Он ухмыльнулся.

– Всё ты понимаешь. Хотя я же ещё не сказал…

Пыхнул сигарой. Вдруг покраснел, выпучил глаза, потом посинел, парик съехал набок, растрепался. Сэм явно терял сознание. Я секунду сомневался, потом любопытство взяло верх над неприязнью и я бросился к нему.

– Теперь ты сам всё видишь, Кот. Времени совсем мало.

– Что тебе нужно?

– Персональное форматирование на низком уровне. Хотя на самом деле… Кстати, скорей всего, придется тебе брутфорсить.

Я устал. Мне надоело. Чересчур долго меня готовили. За стеной сменилась пластинка и заиграла новая музыка, перебив хриплый скрип кресла Сэма. Lou Reed, Perfect day.

– Ты должен будешь найти… – он снова начал синеть и закатывать глаза, резко схватил лист бумаги и что-то быстро на нем написал. Всего 2 строчки. Капли белой пены выступили по краям неожиданно высохших губ, он шумно выдохнул и медленно сполз на пол.

– Ты мне должен… – прохрипел Сэм. – Найди….

Он замолчал, ржавый насос вяло работал в его груди, прорываясь наружу глухим скрежещущим звуком. Сэм растянул губы в неприятной улыбке, словно приветствуя неотвратимое. Верхняя губа треснула в сухой агонии, потекла вяло кровь. Сэм продолжал растягивать губы, теперь уже нижняя сочилась жидким красным. Щёлкнул затвор пистолета – он взялся из ниоткуда, ещё мгновение назад никакого оружия в руках Сэма не было, но вот всё изменилось, время полетело вперёд скоростью света, дуло пистолета уперлось Сэму в висок, его рука дрожала, он посмотрел на меня.

– Чтобы тебе было действительно интересно это дело… На стволе твои отпечатки – не добудешь, что я сказал, тебя закроют за моё убийство, – и немедленно выстрелил.

Я оторопел. Я ждал чего угодно, но не подставной смерти с бредовым шантажом ради принуждения к дебильному поиску ответа на незаданный вопрос. Жесть забытой музыки дочери Гундмунда ворвалась в окно. Армия Меня. Деформированный бас причудливыми бетонными пассами проникал в аккуратную атмосферу необычности, так тщательно созданную Сэмом. И стих в один момент, растянувшийся в вечности.

Нагрянула новая тишина, в этот раз – тишина сознания, я слышал, как капает вода на кухне, как еле слышно жужжит кондиционер за занавеской (пох-пох), как стучит взволнованно моё сердце. В этой тишине отсутствовал лишь звук дыхания Сэма, столь шумный ранее.

Воняла потушенная сигара. И снова её запах помог мне вернуться в обыденную реальность.

Пальцы разжались, и лист выпал на ковёр. Я поднял его – номер телефона и имя – и торопливо покинул квартиру. Тяжёлая входная дверь создала непредвиденную трудность – я никак не мог вынуть никелированный замочек на почему-то чёрной чугунной цепочке, потом долго толкал дверь, вместо того чтобы тянуть на себя…

Наконец я в коридоре. Долгий путь к лифту. Сильно кружилась голова, я боялся потерять сознание, мир кусачим ритмом брейкбитакрутился вокруг меня, розово-багровые цвета лампочек, встроенных в стальные кнопки управления, пронзали разум своим полыхающим непостоянством. Японские фильмы ужасов… манго… сериалы о сексе с большим городом…

Долгая дорога вниз. Цифры номера на мятом листке. Отчество, без имени и фамилии. Михалыч. 220-20-20. «Прикольный номер», – подумал я, и Красные Глаза с сетками лопнувших сосудов перестали глядеть на меня: дверь открылась – холл.

Я вышел из квартиры Сэма через 202 минуты. Медленный лифт, мятый пидор Паша, тоскливо отметивший время моего ухода в журнале посещений, рваный новогодний город.

Вышел наружу, снег на голову, мокрые следы на асфальте, убегающие тени в полночь, отчаянное желание рыдать от тоски, потерянные билеты в кармане, поезд стынет вечером на вокзале, тривиальные вещи дней моих прекрасных… безмолвная суета проводного телефона, душеприказчик Михалыч, приехавший на стрелку в доисторическом и таком смешном стосороковом мерсе, говорил об ответственности перед Сэмом, о благородстве заказа, о тишине. Только не слышал он заупокойного трека от доброй исландской старушки, не понимал моей нелюбви к жужжанию кондиционеров…