Андрей Глазков - Тень

– Да никако ты писака…

–

– Отцы… – я вежливо начал разговор, но тут же сорвался и двинул с размаху кулаком в левое ухо сидящему ближе ко мне ламе. Лама немедленно пробудился. Его просветлённый взгляд выражал сияющую простоту недоступной мне истины. Лицо ламы надело едва заметную улыбку трудноуловимого сарказма – знак понимания моей ограниченности. Понимание этого факта было мне доступно, и я двинул ламе еще раз, постаравшись приложиться сильней. Сила удара выбила ламу прочь в никуда, разорвав тонкие связи с соседними телами. Улыбка слетела с лица, зазвенела на промёрзшем насквозь бетонном полу станции, попала под каблук проходившей мимо сотрудницы городской управы и противно захрустела ломаемым выражением.

– У меня вопрос, отцы… – сообщил я причину моего беспокойства.

Двенадцать глаз смотрели на меня – девять лам сидели полукругом напротив, ожидая возможности не дать мне ответ. Они знали всё, ещё не услышав – так была сильна их уверенность в собственном знании. Они молчали. Не собирались делиться им с проходимцем. Твари. Ублюдки. По какой-то неведомой причине я видел их самую суть. Смотрел им в нутро. Не мог отвести взгляд. Ненавидел их ещё сильней от этого. Шум вокзала дополнялся гулом дыхания лам – вдох-выдох, вдох-выдох – они пытались медитировать на происходящее, спрятавшись таким образом от острой бритвы настоящего момента, но я был настойчив. Я был упорен в своём желании получить ответ. Мудрая женщина за прилавком ярко-желтой прессы осторожно выглядывала из-за ста классических сканвордов. Трое стоявших в кассу молодожёнов пытались отвлечься от созданной левым ухом ламы ситуации пересчитыванием друг друга – у них был свой коан.

– Мне не нужно знание, отцы, – я попробовал вывести разговор сразу в правильное русло – туда, где течение не было особенно предопределенным. Ошибся. Забыл древнюю формулу провала – не проси и не откажут, не рискуй и не проиграешь. Не рискнул. Не выиграл.

– Зачем ты так? – опасливо спросил меня мой спутник.

– Не знаю, – внезапно очнулся я. – Наверно, просто захотел использовать слово «отцы»… Что мы тут?

– Ничего. Ждём.

Много позже я сообразил, что количество глаз и количество лам не совпадали, но это уже не имело значения. Кто-то, как всегда, умничал и замечал, что количество и других органов не совпадало, что вообще вся история с вокзалом выглядела шитой белыми нитками, но я лишь усмехался, отводил на секунду взгляд в сторону, затем двигал с размаху в ухо Кому-то. На какое-то время это помогало. Кто-то уходил на диету. Отказывался от мясного. Делал разгрузочные недели. Извинялся действием.

Тем временем вокзал гудел – обыкновенные, простые, человеческие мысли роем носились по станции, громко лузгая семечки и обжигаясь китайской лапшой. Держались в рамках, заданных предками. Чтили историческую память о правилах складывания букв. Станция Сонная, ламы на бетонном полу, мир на заезженной орбите вокруг старой потасканной звезды – ничего нового не происходило уже миллиарды лет в этом захолустье… Ждать свежих слов от уставших оранжевых призраков не приходилось. Новых снов – тем более. Я спросил, зная, что ответа не будет. Я всё знал заранее. Я видел это будущее сто тысяч раз ночью в темноте моих век. Уверенность в неотвратимости отвратимости отвращала тотально. И удар кулаком в лицо был самым верным решением.

Я остановил пробегающую мимо обыкновенную мысль и взял у неё семечек. Немного. Примерно шестьдесят восемь. Сплюнул. Шелуха вылетела из моего рта, энтропия была небольшой, кучность выстрела оказалась высокой, шелуха неслась к полу, разрывая воздух на части, медленно ударилась о пол, коснулась шероховатой поверхности загаженного сотнями тысяч ног вокзального бетона, разлетелась в стороны, поднимая в воздух клубы микроскопических частиц пыли. Где-то между ними таился ответ – на этой планете много миллиардов людей, которых я никогда не встречал, да и дай бог не встречу, сотни тысяч городов, где я никогда не был, да и даст бог не буду, но я застрял на этой вонючей станции в этом затхлом городе (а город ли это?), под давлением странных неопрятных пожилых тёток-билетёрш, вынужденный принимать решения всей моей жизни под влиянием подсолнечного масла протухших давным-давно семечек, даже не понимая при этом, кто я. Я, принимающий решения. Два раза в день после еды, запивая полным стаканом воды. Тёплой. Дай бог не из-под крана.

– Напомни, зачем ты уходишь? – робко интересовался мой спутник, пока мы ждали выдачи нам билетов. – Кстати, я же не представился толком, – он взял секундную паузу и закончил: – Спутник.

Звали ли его как-то иначе – не готов утверждать.

– Кот, – отреагировал я. Короткое крепкое рукопожатие. Уверенная сухая хватка. Глаза в глаза. Надо было продолжать отвечать на вопросы – иначе продолжение битвы глаза в глаза, а я не умел в это играть. Я привык сразу начинать работать руками – бить. А что? На улице разве можно иначе?

– По уходу же… – попробовал собраться с мыслями я. – Долгая история. Если коротко – мне надо найти.

– Найти?

– Да. Я ищу.

– Зачем ты ищешь, если надо искать? Что тебе даст твоё отражение, если ты не знаешь, кто отражается? Что…

– Что может показать зеркало, если никто не отражается? – перебил я.

Услышав это, Спутник замолк. Я хотел было использовать удобство паузы, чтобы раскрыть этому новопроявленному ошоисту реальную суть любых поисков, как сделал это только что с ламами, но потом я подумал, что молчание было вызвано тем, что Спутник пытался понять истинные причины, что ему и правда было неясно, а те вопросы являлись лишь прощупыванием почвы, не сарказмом или умничанием. Я подумал, что можно дать ему шанс. Это явилось новацией для меня, бро. Примерно такой же как сочетать «новация» и «бро» в одном предложении.

Давай ещё чаю, старик. Как-то затхло тут у тебя в пещере. Ты вообще пробовал её проветривать? Ну там, в конце пещеры тоже дверь открывать. Или форточку, на крайняк. Надо дышать свежим воздухом. Живёшь, блин, в горах, а сам не дышишь ни хрена.

– Ищешь для Сэма? – догадался Спутник некоторое время спустя.

– Да.

– Зачем тебе для кого-то такое искать? Таскать потом чужое на себе? – начал сопереживать Спутник. – Возиться с этим. Бояться, что потеряешь или что украдут. Что выскочит на улицу и попадёт под машину… Или упадёт и разобьётся… Странное намерение.

– Да я и не хотел, – признался я. – Меня бы тут и не было если бы…

– Если бы что?

– Меня заставили идти. Угрозы там… шантаж. Я, конечно, поддался на это всё, – честно признался я. Ну а что – мы уже находились вдвоём достаточное время. Продолжать скрывать от своего спутника истину было на тот момент более чем странно – как никак две недели мы куда-то уже ехали. Это и было «некоторое время спустя». Две недели в одном купе поезда мне и сейчас кажутся достаточным поводом, чтобы решиться рассказать соседу о том, куда я еду.