Артем Журавлев - О волках и розах

– Что ты имеешь в виду? Сольвеиг нужен был человек, чтобы он мог спокойно ходить по прибрежным городам и оценивать обстановку.

– Нужен был. Но ведь Сольвеиг взяла тебя потом на Слайшцайнльен.

– Да. Но… Зачем просто так терять шпиона?

– Не обманывайся. Она волчица, которая нашла маленького медвежонка в лесу и вырастила его, словно собственное дитя, вопреки стае. Она никогда не покажет тебе этого, Рето, но для нее ты не просто мелюзга, которую можно пустить на убой.

Рето печально посмотрел на стол. Злоба, накатывавшая на него во время разговора, улетучилась, словно дым. Рето не знал, как действовать. Он не хотел предавать Сольвеиг и уж тем более что-то делать за ее спиной. Не хотел отказываться от злобной мечты привезти на Слайшцайнльен сотни людей-рабов. Но ему одновременно так не хотелось позволить Сольвеиг привести в исполнение этот чудовищный план. Ведь мозгом он понимал, что все это безумие, из-за которого может погибнуть весь отряд. С тяжелым сердцем Рето закрыл глаза и выдавил из себя фразу, которую считал правильной.

– Что я должен делать? – Спросил он.

– Просто разговаривать с Сольвеиг. – Мерзго поправил очки. – Стараться повлиять на нее. Но если не удастся, то хотя бы сообщать мне о ее планах. Делай то, что ты любишь, Рето – наблюдай.

– Поклянись, что не замышляешь ничего злого против Сольвеиг.

– Клянусь Волчьими Богами. И пускай Бадырь мне член откусит, если я тебе вру!

– И попадешь ты в Дикие Земли лосем, на которого охотиться будут медведи, волки и лисы до скончания времен.

– Пусть будет так!

– Я сделаю то, что нужно.

– Добро.

Рето медленно повернулся и пошел к пологу палатки.

– Рето. – окликнул Мерзго парня.

– Что, гкхарсат?

– Я являюсь представителем нашего скельдхеля уже пять лет. Я участвовал в тридцати пяти походах, и не было ни одного случая, чтобы хоть кто-то упрекнул меня в жажде власти или наживы. Я верно служил нашему делу и не раз спасал сотни жизней, даже если ради этого приходилось вести переговоры с гхусками. Ты можешь мне довериться.

– Я не сомневаюсь в твоей верности делу. Я слышал о твоих деяниях.

– Ты правильно поступил сегодня, что согласился помочь мне спасти скельсерридов.

Рето вышел из палатки и вдохнул свежий лесной воздух. Практически все были наготове. Птицы вновь запели, а Яркая Звезда пробилась сквозь снежные тучи, осветив голые кроны и стволы деревьев. В такие моменты парню часто вспоминалась Ренна. Ренна, которая навсегда осталась позади. Лишь в воспоминаниях. Рето окинул взглядом лагерь и тут же столкнулся с пронзительным взглядом Сольвеиг, которая неотрывно смотрела на него, стоящего у палатки гкхарсата. Рето вновь засомневался. А правильный ли он сделал сегодня выбор?

2056 год от Начала Владычества Людского. Четвертый день Периода Снов, двадцать первое число. Мрачные стены бара ничуть не улучшали внутреннее состояние Сика Крафхайтера. Темное дерево безжалостно съедала падающие лучики света. Временами лампочка мигала. Она будто впадала в предсмертную агонию. Ей осталось недолго. Скоро ее выкрутят и выбросят на помойку, позабыв о том, сколько месяцев она исправно служила бару. Не задавая вопросов. Стеклянные бутылки с пойлом самого различного класса стояли на практичных и дорогих полках, позади барной стойки. За окном снова разыгралась метель. Скьяльбриса особенно бесило эта круглогодичное владычество льда. Временами он задумывался, на кой черт он вообще прибыл на Жестокие Сердца. Всю историю эти острова знали только боль, смерть и страдания. Ничего не менялось со времен самого Хелфгоорта Виммеля, Первого Меча Айзернраагдта. Но иногда просто нет выбора. Хотя нет, выбор есть всегда. Просто временами он заключается в двух вариантах: беги или умри.

Сик потягивал дешевый ликер, смакуя немножко химозный вишневый вкус. Последние гроши в кармане, предназначенные для обеда дочери уходили на выпивку. Несколько монет звонко стукнулись о барную стойку, и желанный алкоголь оказался в руках скьяльбриса. Рысьи глаза скаартара смотрели на Сика с презрением. Скаартары всегда смотрели на скьяльбрисов сверху вниз. И в прямом и в переносном смысле. Как на маленьких тупоголовых животных.

– Повтори. – Заплетающимся языком в очередной раз сказал Сик.

– У тебя карман пустой, как яйца восьмидесятилетнего деда, скорснуурх. – Рычащим голосом ответил бармен.

– Слушай, ну еще один стакан, как младшему брату!

– Пизды я тебе дам, как младшему брату. Иди отсюда, не занимай место просто так.

– Подонок.

– Ты сейчас договоришься.

– Этот придурок пьяный. – Сказал черношерстный скаартар, сидящий на барном стуле слева. – Не прибей его.

– Не прибью. Если уйдет самостоятельно. Ты уйдешь, скорснуурх?

– Отсоси, скис стсух. – Пьяным голосом ответил Сик, смотря пустыми глазами на бутылки с виски.

Гортанный рык издался из пасти бармена. Он гневно махнул рукой кому-то стоящему у входа. Сик уже с трудом разбирал, что происходит, но, почувствовав холод и ветер, он слегка протрезвел, озираясь вокруг. «Долбаные скаартары, – ворчал Сик, – когда ж вы все передохнете от «Цепи» или чумы». Ночь воцарилась на островах. Метель бушевала, засыпая с невиданной силой лежащего скьяльбриса. Шерсть совсем промокла. Стало действительно очень холодно. Сик, неуверенно опираясь на руки, поднял свое пьяное тело. Ноги подкашивались. Каждый шаг давался с трудом. Желейную тушу сносило ветром куда-то вбок. «Позвонить бы сейчас кому-нибудь, – думал про себя Сик, – или опереться о плечо любимой женщины, а потом жестко потрахаться с ней где-нибудь в закутке». Верил ли Сик в любовь? Безусловно, верил. Но он верил в то, что она, как живое существо – рождается в мире, сколько-то живет, а потом умирает. Он считал, что любовь уже отжила свое в Торгензарде. Что ее больше нет. Всем сейчас нужны лишь плотские утехи, но никак не что-то более возвышенное и сильное. Не подтверждает ли это смерть любви? Был ли прав Сик?

Скьяльбрис еле волочил ногами. Временами он падал в снег. Монолитные здания Шрайенсхафена укрылись в бесконечное белое одеяло. Такое холодное и недружелюбное. Сердца местных жителей приспособились к такой суровой погоде. Они стали железными, бесчувственными, отдающими мерзлотой. Трудолюбивые скаартары сделали из Шрайенсхафена чудо. Здесь каждое здание, каждый жилой дом – произведение искусства с резным фасадом. Изящные узоры и орнаменты, декоративные ниши, цокольные карнизы, скульптуры, крытые галереи и столбы сильно контрастировали с северной монументальностью, суровостью и крепостью. В пьяном состоянии Крафхайтер особенно восхищался всеми этими строениями. Он постоянно вел с собой внутренний диалог, интервью. Он представлял, будто бы он тот великий архитектор, который придумал весь Шрайенсхафен. Он спрашивал себя, как же ему удалось добиться такого мастерства? Сколько лет жизни он отдал этой профессии? С какого момента он понял, что это его призвание? Сик отвечал самыми общими фразами, потому что он не знал ни одного архитектурного термина. Главной иронией было то, что он вообще никогда не станет архитектором. Он вообще больше не станет никем. Он призрак этого города. Крыса, бегающая по канализации. Она бегает, живет, жрет, пьет, но о ней вспоминают только, когда она вредит. А потом она сдыхает. И всем становится легче.