Ксения Кей - Нерассказанные истории

Девочка хлопает в ладоши и произносит голосом доктора М.:

– Проснись, Билл!

Щемящее чувство в груди опоясало и сдавило легкие. Сердце, словно птица в тисках, затрепыхалось, поднимая кровь к вискам. Тук-тук-тук… слышишь, как бьется, мама?

– Мама, – протягиваю последнюю гласную, но вместо звука изо рта вырываются пузыри воздуха.

Темные воды озера обвивают шею и затягивают в омут. Страх пробирается внутрь вместе с жидкостью. Я пытаюсь открыть глаза, но озеро сильнее. А я маленький.

– Помоги, мама, – из последних сил поднимаю веки. Напротив, в такой же позе мальчик. Он замирает и вторит моим движениям. Это я?

Кто-то хватает за ворот и тащит вверх. Хочу увидеть того, другого меня. Спасите его. Меня!

– Сэм, – слышу знакомый голос, – Сэм, ты задремал.

Мама убрала волосы с моего лба шершавыми тёплыми пальцами и посмотрела в глаза. Сколько помню, у неё всегда был грустный взгляд. Она редко мне улыбалась и часто ругала. Потом извинялась и долго плакала в своей комнате.

Отец умер давно. В ту весну я закончил 3 класс и хотел порадовать родителей оценками. Но папа лежал неподвижно, а мама снова с ненавистью смотрела на меня. Никогда не понимал, чем я провинился.

– Мам, ты чего? – улыбаюсь и беру ее ладони в свои, но она одергивает руки, – собралась?

Неспешно накидывает кофту, приглаживает волосы, и мельком глянув в зеркало обувается.

Меня зовут Сэмуэль Джонс. Сорокалетний уборщик из городка Джозеф, что в штате Орегон. Год назад мне стал сниться один сон, где я тону. Каждую ночь или когда я просто закрываю глаза.

Моя мама, Лив Джонс, учитель начальных классов в прошлом, на мои расспросы пожимала плечами. Психолог разбирал образы и назначал антидепрессанты. Только картинка не уходила.

Однажды позвонила мама. Смена уже подходила к концу, и я собирался домой. Она сумбурно объяснила, что ей надо со мной поговорить и попросила заехать. Дома меня ждал все тот же грустный взгляд, тарелка супа и 15 минут отдыха.

И вот мы в машине. Направляемся к озеру Уоллоуа, что в полутора километрах от города. Мама смотрит в окно и вытирает глаза.

– Ты плачешь? – странное чувство нарастает внутри, – мам, почему ты плачешь?

Она молчит и мотает головой. Тревога и страх делают новый виток в районе сердца. Щемит так, что становится трудно дышать.

– Мам, знаешь, так хочется, чтобы ты меня обняла, – горло сдавило горечью обиды, – ты почти никогда не обнимала.

Она упирается лбом в боковое стекло и шумно всхлипывает.

– Ну–ну, мам, что на тебя нашло? – пытаюсь вытереть слезу с ее щеки, – обойдёмся без объятий. Что я маленький?!

Парковка у озера оказалась пустой, мало кто приезжает сюда среди недели днём. Горы на том берегу насупились, сердясь на нарушителей покоя. Вода, будто кленовый сироп в пиале, темная и вязкая лениво пошла рябью.

– Возьми плед, Сэм, – мама открыла дверь и разулась.

Мы сели почти у самой кромки. Глубокий вдох хвойного, сырого воздуха защекотал нос, и я закрыл глаза. Совсем рядом лодки ударяются друг о друга. На мгновение мне показалось, что я слышал этот звук уже. Пытаюсь выудить из памяти воспоминание, хмурюсь.

– Вас было двое.

Ее слова приводят меня в замешательство. Они преступно медленно проникают в уши. Оглушают. Я вскакиваю на ноги и начинаю мотать головой, стряхивая глухоту.

– Сэм, сядь. Прошу тебя.

Ноги подкашиваются, и я усаживаюсь рядом с пледом.

– Вас было двое. Ты и Стивен. В тот день Гарри привёз нас сюда и уехал на работу. Я плохо спала ночью и меня разморило. Господи, как же трудно… Вам было по три года. И вы не умели плавать, – она запнулась и обхватила руками лицо.

Тело бросило в жар, сердце забилось где-то в районе рта. Казалось, ещё немного и я выплюну его на серый песок.

– Вот там, – она указала на место в паре метров от нас, – вы лежали, – глухой стон вырвался наружу, – он был сильнее. Понимаешь, думала, я успею помочь. Понимаешь, Сэм?

Мне хотелось бежать. Далеко. Туда, где нет маминых глаз. Нет этого сна со Стивеном. Гулким эхом его имя стучало в висках. Стивен. Стивен. Стивен. Он был сильнее. Обрывки фраз врезались мелкими осколками.

– Ты был слабее. Я не могла по-другому, надеялась, он выберется.

– Почему ты прятала его от меня? – выдавил вопрос я.

– Мы так решили с Гарри, – она заплакала и уткнулась лицом в колени.

– Мама, – протянул последнюю гласную. Дрожь мелкими искрами вспыхнула по телу, – мам, ты, я… я не знаю что сказать. Мам, – слёзы выпали из глаз на песок, – ты всю жизнь жалела, что спасла не его?

Тишина накрыла с головой, подобралась кисельным туманом и убежала по водной глади к горам. Тишина. Он остался в ней. Жизнь Стивена осталась в тишине сизого озера.

– Мама, – выдохнул я, – сейчас выбери меня.

«Я, Демчева Раиса Васильевна, покончила жизнь самоубийством. В моей смерти прошу…», – отбросила ручку, глянула на часы: тик-так, тик-так, всего-ничего осталось. Но всё же время есть, успеет.

8 лет 6 дней назад.

– Райка, идёт! Сейчас опять затянет свою волынку. Как ему не стыдно, спекулянт! А ещё пионер, наверное! – стайка девчонок в разноцветных платьицах, юбочках, шортиках – словно горстка монпансье из жестяной коробочки. Притаились за углом улицы, что неслась к морю, будто ручей весной.

На брусчатке появился смуглый босой мальчишка. В руках тяжёлая ноша: в корзине – готовый натюрморт:

– Яблоки-и-и, сливы-ы-ы, персик! – паренёк оглядывается в поисках покупателей. Взгляд вязкий, как смола. Смущает Райку. А ей – нельзя, потому что она Витьку вроде как любит, ещё с прошлых летних каникул. Витька высокий, глаза – голубые пуговицы, в волейбол играет лучше всех.

– Грушы-ы-ы!

А Рустам – вредный с детства. Дразнился обидными словами, кидался камнями чуть что, а теперь торгаш и жадина: ни разу не угостил, как ни просили ребята. Вообще-то они шутили, но мог бы и дать. Нет! – только жжётся из-под бровей глазищами, ресницами того и гляди прихлопнет.

А ресницы… вот зачем ему такие? Густые, длинные, как иголки на сосновой ветке, что стучится по утрам в окно. Рая вздрогнула, отвела взгляд. Не нужен ей такой. С ним поведёшься – потом к бабушке хоть не приезжай, засмеют! Дружить не будут.

«…в моей смерти прошу винить…», – как трудно даются слова, жизнь сопротивляется каждой буквой, с отчаянием и последней надеждой. На что, Рая?

8 лет 5 дней назад.

– Витьк, будь человеком принеси лестницу. Или бабушке моей скажи, что я здесь застрял!

– Эй, чурчхела, что ты там забыл?

– Сам такой! Иди куда шёл, на!

Райка посмотрела наверх. В сумерках не разглядеть, кто там в ветках сидит, но раз Витя стал обзываться – всё понятно. Нахохлился, как старый ворон с перебитым крылом. Таких мальчишек Рая не видела дома, в деревне.