Степан Кирнос - Под ласковым солнцем: Ave commune!

– Секундочку, – всеми силами Пауль попытался не выдать возмущение. – То есть вы не поощряете единоличное творчество?

– Да, доктрина напрямую говорит, что творчество в одиночестве порождает индивидуалистское инакомыслие, которое может навредить Директории Коммун, ибо в одиночестве он может творить крамолу против неё. А когда его окружают товарищи, следящие за человеком и контролирующие все аспекты жизни его, не будет и мысли против порядка коммунистического. Директории признаёт только народное творчество, то есть созидаемое коллективом.

Форос вновь опёрся на латунный посох, вспыхнув взором рубиновых диодов и устрашив своих слушателей, а после его голос стал более тихим, но не менее грубым, при каждом сотрясении звука, трогая и дух Пауля:

– Ладно, обо всех классовых статусах и их особенностях вы узнаете из «Biblium Communistic» или Коммунарии, – его рука опустилась под одежды и снова появилась с зажатыми в металлических заострённых пальцах двумя книгами. – Отсюда вы подчерпнёте уникальное знание о нашем миропорядке. Обычно, младшие товарищи всё познают в ходе процесса обучения в школах, а вам придётся это пронять за одну-две ночи.

Пауль и Давиан с опаской протягивая руки к механизированному существу, осторожно взяли книги и запихали себе в карманы, снова поднимая на него глаза и как только Форос увидел, что ему внимают, продолжил:

– Основу Доктрины вы уже видели, знаете – «Всё решается по воле народа и им самим. Народ контролирует все аспекты жизни партийца, устанавливая диктат над ним, во имя общественной безопасности. Нет собственности частной, даже ваше нижнее бельё может быть предано обществу, ибо всё ему принадлежит, – голос сделался более глубоким и проникновенным, а свет в глаз таинственно притух, переливаясь уже багровыми тонами. – Есть один из самых важных постулатов Доктрины, который выше остальных, – девятый, и вы должны заучить его наизусть, дабы в будущем не оскверниться преступлением антикоммунальным.

Давиан и Пауль настроились слушать, что здесь чтится выше всего, при этом интерес первого вызван пристрастием к идеям Коммуны, верностью им, а второй юноша жаждет услышать, что ещё учудила Партия, внимая тихим, но томным речам Фороса:

– Мы, общество, следующее дошедшим заветам главных первокоммунистов этого мира – Маркса и Энгельса во всех аспектах. И грань взаимоотношений мужчины и женщины нас не обошла стороной, вобрав сущность идей философов-пророков Маркса и Энгельса, а отсюда следует, что такого явления, как старая традиционная семья, порождавшая кумовство, верность родственникам и прочую гадость, не существует у нас, она побита и разрушена.

Ужас, смешанный с отвращением и негодованием тронул душу Пауля, как только железо отчеканило последнее слово, рождая целую бурю трудно передаваемых эмоций. Рассудок не может принять того, что прежнее мироустройство, построенное на традиционных идеалах, где есть семья, где отцы и матери, воспитывают детей и пребывают в любви, осталось за стеной. Теперь нет всего этого для него, а что же есть? Максимально обезличенное общество, в абсолютно сером мире, где старшие партийцы и символы Коммуны – яркие вспышки, приковывающие к себе всё внимание. Пауль оглянулся и его взгляд упал на людей, идущих в «храм идеологии», что рядом с ними. Полная бездна в очах, посреди которой убийственно мерцают угольки верности хозяевам из Партии.

«Не люди, которые станут инструментами, но инструменты, с человеческими душами» – подумал о жителях Коммуны Пауль.

Пауль обратил взор на Фороса, но увидел не представителя просвещённого народа, а маркиза дьявольской знати, которая ради самой власти сотворила из людей душевных калек, вырвав их них практически всю душу. Но зачем? Пауль находит только один-единственный ответ – тут власть не средство, а цель… власти ради власти.

– Ка-как так? – голос Пауля дрогнул в вопросе.

Форосовы глаза запылали неожиданно ярким пламенем, а речи стали жутко-фанатичным:

– Доктрина говорит, что отношения между мужчиной и женщиной порождают межличностное собственничество, стремление быть вместе, а не с народом, а для идеологов Директории Коммун – это опасность, великая. Семьи, то есть высший результат процесса собственничества между людьми, порождают полную атрофию коммунизма как такового, ибо народ не может быть задействован в великих процессах общественной жизни, да и если люди друг из друга делают собственность, равенства и общности быть априори не может. Поэтому они и стали пылью, а вместо них производством населения заняты Народные Инкубаторы.

– А п-п-почему вс-всё так?

Ответа не последовало, лишь молчание. Но Пауль и сам находит ответ, который скрыт в таинственном молчании Фороса. Они сделали народ мешаниной, ватой для того, чтобы им можно было легко управлять. В Рейхе семья была центром церковной и государственной пропаганды и власть имущие силой горячего слова приковывали всё внимание людей к семье, уводя их от желания воевать за власть. Тут процесс иной, людей лишили права на семью с одной целью – приковать их мысли к идее, поработать души

Пауль не заметил какого-либо смущения в глазах товарища, который восхищённо взирает на два метра металла и плоти, пропитанных мыслью абсолютного равенства и краха чувств.

– А что нам при нарушении девятого пункта доктрины грозит? – спросил Пауль.

Существо простучало пальцами левой руки по посоху и правую ладонь

– Если вы попытаетесь абсолютно любого партийца вовлечь в отношения, выходящие за рамки «общенародных» или сами будете вовлечены, то вас ждут страшные муки, прилюдные истязания, а затем казнь.

– Для чего всё это? – с нескрываемым изумлением вопрошает юноша.

– Всё это имеет великую цель! Сама доктрина, которую разработали на первом заседании Великой Коммунистической Партии, это средство к выполнению цели. Постулатами её мы созидаем великое общество, просвещённое и принадлежащие всецело идее коммунизма!

«И Партийным верхам» – добавил про себя Пауль. – «Это как надо было изувечить душу людскую, чтобы этот порядок стал естественным?»

Лёгким движением шестипалой ладони Форос отпустил их, отогнал как надоевшую мошку и Пауль, и Давиан пошли прочь от лишённого человечности… существа, чьё сердце заменила идея, её мотор. Но вот каждый из парней уходит с разными чувствами – Давиан проникся любовью и уважением к Партии, к «Народу» и тому, что они породили, но вот Пауль… он сейчас тоже может выделиться средь городского серого холста, только разве что мрачностью, так стал темнее грозовой тучи. Юноша понимает, что долго он тут в здравом рассудке не сможет находиться, «доктрина» рано или поздно изувечит его, сделает таким же серым, как и всё вокруг.