Степан Кирнос - Под ласковым солнцем: Ave commune!

– Хорошо, просто чудесно, – донеслось звучание стального перезвона. – Я думаю, на сегодня, поругание Рейха можно закончить. Как-никак нашему исповеднику истин антиимперских нужен отдых и вдохновение на слово новое. – Только сказав это, Форос поднял блеснувшее металлом древко посоха над собой и вихревым движением указал в сторону города. – Идите! – сказал он, и они пошли; тысячи людей, в едином порыве устремились прочь с площади, и оцеплению народной милиции пришлось разойтись, выпуская гигантские толпы людей, стремящихся каждый по своим делам.

«И всякий винтик великого производственного механизма вернётся на своё место, присоединиться к собратьям по труду, и станет работать на благо красной империи, влившись в монолит Коммун» – восхитился Давиан.

Спустя минуту площадь практически опустело, перекати поле, и сущие единицы оставались тут, но только для того, чтобы пойти в Дом Идеологической Мудрости, дабы услышать слово о «Становлении институтов общенародных».

Давиан проследовал взглядом по всей площади и, не заметив ничего интересного, обратил взор к небу. Серое, такое же унылое, монохромное и минорное, как и города под ним, смотря на твердь над головой, складывается чувство, что идеи Коммуны о «Цветном равенстве» поразили и небеса, скинув с них моменты солнечных дней и установив печальное бытие, сделав продолжением самих себя. Отчасти в этом есть истина – многие заводы у городов специально создают лёгкий слой туч над головой, а дроны в небесах, распивающие вещества для образования облаков, создают такую атмосферу. Однако всё это делается, чтобы доказать величие человека над природой и естественно для торжества идей о равенстве в цвете, пригвоздив всё внимание только к цветастым символам Коммуны.

«А в городах идёт снег?» – появилась новая мысль в уме Давиана, который не видел, чтобы Улей №17 утопал в снегопаде, хотя всё вокруг им засыпано, и юноша понял, что это делается тоже, чтобы мысли людей не привлекать к снегу, а приколоть его к знатным партийцам, символике, наполнить разумы идеей – «Ничего кроме Директории Коммун».

– Давиан, – обращение вернуло парня из мыслей, заставив посмотреть на взывающего.

Двухметровая фигура, облачённая в тёмно-багровые одежды, смахивающие на облачение кардиналов, цокая металлическими ступнями по плитке, а затем и по мраморным ступеням, рассматривая парня полыхающими рубинами, приблизилась к Давиану, встав по левое плечо.

– Товарищ Форос, – чуть поклонился юноша и обернулся к наставнику.

– Довольно неплохо, весьма сносно для первого раза, – заговорило существо. – Но в следующий раз тебе нужно будет больше аргументации и примеров. Дай народу хлеб, который они так жаждут – отведи их внимание от ереси Рейха и говори меньше о северной «республике»… не нужно прельщать народ их схожестью… лучше утопи их в поруганиях.

«Ереси?» – удивлению нет предела в уме. – «Ну, мы же не в Рейхе, чтобы так выражаться, а он не священник» – запротестовало само мировоззрение Давиана. – «Наверное, он хотел сказать от пропаганды… да-да, именно пропаганды Рейха. Оговорился, наверное».

Но Давиан даже не подозревает, или не хочет об этом думать, что тот, кого он считает наставником, что предполагал именно то слово, которое и сказал, без оговорок и тому подобное.

– Постараюсь.

– Вот и славно, неплохо ты сегодня постарался, – отпустило существо холодную похвалу. – Намного лучше, чем твой товарищ.

Давиана не заинтересовало, как первую проповедь отговорил его друг, наоборот, ему друг стало плевать на него, а душа возопила от счастья, ибо сам Форос его похвалил, обозначил превосходство одного товарища над другим, нарушая принцип абсолютного равенства, но важно ли это для Давиана? Он упивается радостностью, перерастающей в самодовольство, которое порождает желание ещё раз обратить речи в массы людей и снова получить заветную похвалу, которой так не хватало в Рейхе.

– Правда? – вопрошает юноша.

– Истина. Если продолжишь так же хорошо молвить, если разовьёшь мастерство речи, то я поспособствую, чтобы тебя отправили в Столичный Район, где ты с утра до ночи будешь проклинать пороки Рейха.

– В Район?

– Да, именно туда, – то, что вместо глаз Фороса воспылало ярким огнём, будто кто-то подлил бензина в адскую печь души существа. – Я собираюсь тебе дать второй и последний урок, который даст тебе знание о нашей Империи.

– Секунду, – в голосе Давиана промелькнул призрак смущения, – а разве народная власть, под эгидой Коммун не борется с империализмом?

– А-а-а-а, – сетка на рту издала гулкое шипение, – юноша, ты ещё молод и разделяй империализм и империю. Мы воюем против первого, называя это властью буржуев или аристократов, но сами являемся «Империей Народной», то есть где власть народа – тотальна и вездесуща, а каждый её территориальный источник отделён от другого, образуя союз Районов.

В уме Давиан попытался это понять, но не смог, в его разуме не может сложиться хотя бы прообраз системы, о которой говорит Форос, но ничего не получается.

– То есть? Районы и Директория… как они связаны?

– Я думаю, ты уже заметил, что вы имеете статус неполных партийцев или товарищей и это напрямую связано с устроением Директории Коммун. Каждый Район суверенен, свободен от другого, но в то же время – это монолитная структура, в которой каждая часть неразрывно связана с другой.

– Секунду, а кто всё это связывает? – сложив руки на груди, спросил Давиан.

– Партия… именно она те стальные нити, которые сшили между собой Районы, это Партия сделала наш край единым. Народы, живущие в Районах свободны от населения другой территории, но все мы едины в Партии, все мы ей служим, а поэтому не можем быть разделены.

«Так, если народы свободны, независимы, то как… они могут быть единым-целым, одним?»

– А кто всем этим правит?

– Народ, – в металлическом тембре промелькнула нотка наигранной гордости. – Его воля – это главная конституция в каждом Районе, а решения – законы. Но народ есть Партия, поэтому всем управляет она.

– Хорошо, – задумался Давиан, – а кто правит Партией? – после вопроса Давиан мгновенно смекнул, что ответом станет дежурное «народ», и поэтому сменил немного суть вопроса, – Точнее, кто стоит во главе Партии по её чинам? Кто главный старший партиец?

Форос на мгновение примолк, сверля пульсирующими рубинами на Давиана, обрушившись весом на свой посох, через пару секунд спокойно говоря:

– А ты умнее, чем можно было предположить… хороший вопрос, не каждый может до него додуматься. Да, среди нас есть тот, кто выше остальных, но равен всем. Тот, кто поставлен выражать всеобщую волю народа по партийной линии. Это главный вождь, но не царь или диктатор, а человек совсем иного уровня