Алекс Вурхисс - Désenchantée: [Dé]génération

Ей редко требовалось больше двух – трех затяжек крепкого, горько-сладкого полынного дыма, после чего сигареты, как правило, мирно дотлевали в пепельнице, хотя иногда, вспомнив, что, che cazza, она же курит! – Пьерина брала недотлевшую сигарету и делала еще две – три затяжки.

Курение с перерывами. Любовь с перерывами. Счастье с перерывами…

Пьерина активно поддержала сомневающегося Чезаре, когда дон Энрике, то бишь Эрих Штальманн, предложил тому стать новым капо д’Италиано, вождем обновленного Рима. Правда, Рим пока еще был в руках проеэсовского правительства, но Пьеретта верила, горячо верила, что Рим падет к ногам ее мужа. Это было бы справедливо.

В глубине души Пьерина мечтала отомстить. Не кому-то лично – она жаждала отомстить самой Системе. Она спала и видела, как парламентскую республику Италии сжимает стальной кулак тоталитаризма, и под его металлическими фалангами трещат, разрушаясь, структуры «демократической власти» – суды, прокуратура, полиция и жандармерия. Но даже этого ей было мало – она мечтала увидеть, как созвездие ЕС звездопадом осыплется с педерастически – голубого флага.

У ее преданности Орднунгу были причины простые, оттого крепкие – ненависть, презрение, доходящее до тошноты желание отомстить.

Заметив на специальной подставке проектор голографического телевиденья, Пьерина удивилась. Она не думала, что в Нойерайхе есть общественное телевещание. Это ее заинтересовало. Поискав пульт управления, Пьерина обнаружила его на полочке того же столика. Собственно, «столешница» этого столика и была проектором голографического сигнала.

– Интересно, – Пьерина почти никогда не разговаривала сама с собой, но сейчас, оставшись одна, почему-то заговорила вслух, обращаясь к пепельнице, чьи глазницы безмолвно таращились на неё, – что смотрят в Нойерайхе? Небось, сплошь и рядом какая-то нуднятина идеологизированная.

Несмотря на пренебрежительность ее слов, Пьерина ничего не имела против идеологизированной нуднятины. Порядок – вещь довольно скучная, хаос всегда веселее, но всегда намного опаснее.

Она наугад приложила палец суховатой руки с темным матовым лаком на ногтях, еще более темным на фоне бледной коже, на сенсорную панель. Панель дистанционки ожила, и Пьерина щелкнула кончиком ногтя по цифре восемь. Восьмой канал ничем не хуже всех остальных.

Над «столешницей» поднялся столб света. На миг в нем вспыхнула надпись: «уровень доступа второй, согласно директивному предписанию…» – номер предписания Пьерина не запомнила. Затем над столом появилось сердитое лицо мужчины в фуражке цвета фельдграу. Лицо мужчины было обезображено огромным шрамом, глаз, который этот шрам пересекал, был белым, словно вовсе не имел радужки.

– …на карте планшета между ними сантиметр, и эти Scheiße думают, что и в жизни от Калиша 21 21 Калиш – немецкое наименование польского города Калуш; до Лозе 22 22 Лозе – немецкое наименование польского города Лодзь; доплюнуть можно. Да, времени у пшеков было немного, но они сумели создать там мощный укрепрайон, да еще и блокировали нам возможные альтернативные направления удара зонами затоплений! Я говорил, что Райхсверу нужно больше боевых экранопланов, вместо этого мне присылают батальон «Леопардов-3»! Танки, конечно, хорошие, но летать не умеют, равно как и плавать.

– Но ведь мы взяли Лодзь! – воскликнул невидимый собеседник мужчины со шрамом. У того на лице появилось выражение, от которого Пьерина еще глубже закуталась в свой плед:

– Мы?! Герр Кауфман, Вася на передовой не наблюдал. Более того, все мои попытки связаться с руководством Люфтваффе, когда гетьман Войска Польского Гусман аль-Мансур нанес контрудар, и была возможность, что второй корпус не выдержит и отступит, оказались напрасными. Знаете, что мне ответили ваши телефонистки?

– Quo cazza, что они тебе ответили, – пробормотала Пьерина, легким движением пальца переключаясь с восьмерки на девятку. Девяткой оказался… французский TF1. Двое юношей, белый и чернокожий, смачно целовались во весь экран, тиская друг друга весьма и весьма однозначно. Затем черный взял белого под руку и увел в закат. Этот ролик Пьерина уже видела, и не раз – реклама презервативов «Контекс». Однако, вместо рекламы, появился явно «перешитый» субтитр:

«Гомосексуализм однозначно ведет к дисфункции личности и появлению психических отклонений. Педерастия является нарушением гражданского кодекса Орднунга и является основанием для немедленной дегуманизации по категории б, вне зависимости от наличия или отсутствия имени, прав и заслуг. Категория б означает Дезашанте».

Последние слова были выделены красным.

– Круто, – улыбнулась Пьерина, но улыбка у нее вышла какая-то злая. – Интересно, это Дезашанте действительно так страшно, как о нем говорят?

Что такое Дезашанте, за пределами Нойерайха никто толком не знал, но все знали, что на земле нет ничего хуже, чем Дезашанте. Это слово, переводящееся с французского как «разочарование», внезапно стало для всей Европы страшнее всех иных слов. Все началось с того, что несколько высокопоставленных лиц по обе стороны океана внезапно пропали, а затем их близкие получили по электронной фотке «открытки». На них были пропавшие, поодиночке, стоящие у какого-то каменного обрыва. Подпись к открытке гласила: «привет из Дезашанте».

Пьерина видела несколько таких «открыток» – во Франции, где ей довелось пожить немного, их показывали по головидению. Если бы ей передали чье-то мнение о них, она бы отнеслась к нему со своим извечным скепсисом, но не в этом случае. Люди на снимках-гифках были разными – сильными и слабыми, мужественными или изнеженными, они представляли разные сферы деятельности: политику, финансы, промышленность, вооруженные силы, секретные службы, церковь, науку, культуру…

Среди них были мужчины и женщины, молодые и пожилые, были люди разных рас и национальностей, но объединяло их одно.

Люди замечают только самые сильные эмоции, или те, что стараются показать намеренно. Даже в жизни, а на гифках так и подавно. «Открытки» не были постановочными, хотя многие готовы были считать их такими – наверно, чтобы оградить себя от жестокой правды.

У людей с «открыток» не было никаких следов пыток, они не выглядели изможденными, не казались одурманенными. Но одно у них было общим. Не страх, есть нечто, еще более страшное, чем страх. Под воздействием страха мы бежим, мы стремимся спастись. У людей с открытки бежать, вероятно, было некуда.

Все эти люди были поражены отчаяньем. Поражены настолько сильно, что их отчаянье заставляло вздрогнуть буквально каждого.

* * *

Пьерина поймала себя на мысли, что ее Дезашанте отчего-то вовсе не пугает. Вообще, ее теперь больше ничего не пугало, после всех «американских горок», которые ей устроила судьба. К тому же, чем больше она узнавала об Орднунге, тем больше он ей нравился. Даже то, что феминизирующих дам здесь ставили на место. Пьерина, как и ее мать Карлотта, всегда была сильной женщиной, что не мешало ей в отношениях с Чезаре. Она могла орать на него, обкладывать его отборным матом, который он, похоже, воспринимал совершенно нейтрально, пару раз она даже царапалась и кусалась. Но кто капитан на этом корабле, Пьерина знала безо всяких оговорок. Впрочем, в отношениях с ней и Чезаре не пытался строить из себя «капо пляжа Напо». Разница в возрасте у них была минимальна – он родился на Рождество восемьдесят шестого, она – в ночь на первое мая восемьдесят седьмого, но он всегда называл ее «мелкой», типа сам был намного старше. Хотя жизненного опыта у Чезаре действительно было намного больше. Воровать он начал с пяти лет, стрелять – с семи, первый раз сделал кости уже в восемь. Стрелял он вообще как дышал – никогда не целился, пистолет казался продолжением его руки.