Пётр Курков - Третий меморандум. Тетрадь первая. Первоград

Итак, интернат. Никаких трудных подростков или сирот – родители этих ребятишек в основном работали на жутко засекреченном комбинате с чрезвычайно хитрым производственным циклом. Смены у большинства работников длились сутками, вот детей и приходилось отдавать в интернат на полный государственный кошт. Там, на Земле, интернат располагался аж в двух зданиях – одно из них, где были спальни ребят постарше и общежитие пед-состава, и было захвачено Переносом. Заодно с ним Перенос прихватил и корпус учебно-производственного комбината, битком набитый разнообразным оборудованием, но это отдельная тема, и я к ней постараюсь еще вернуться.

До вечера успели раздать палатки, запас продовольствия на день, а ближе к ночи собрались в одном из коттеджей, чтобы выработать план действий на ближайшие дни. Поначалу хотели занять под Совет библиотеку интерната, но Александр эту мысль зарубил – он по мере сил старался обозначить дистанцию между нами и администрацией этого заведения. Никого из интернатского руководства на Совет, разумеется, не позвали.

Заметка на полях:

Дальнейшие события показали, что это была правильная позиция. Кто знает, как сложилась бы судьба колонии, если бы тогда, в первые дни, мы не поставили это сборище бюрократов от народного образования на место, решительно отстранив их от любой, хотя бы и формальной, власти. К сожалению, вовсе без эксцессов обойтись не удалось, но я отдаю должное иезуитской хитрости Казакова, который, упорно игнорируя дирекцию интерната, по сути, довел их до попытки переворота. После чего вопрос был решен раз и навсегда: бунтовщики были посажены под арест, и власть в колонии безраздельно, без всяких экивоков, перешла к Совету. К сожалению, вместе с директором и его камарильей в «перевороте» оказались замешаны и другие интернатские педагоги, на которых мы имели определенные виды. Но, как не без цинизма заметил позже Леня Крапивко, «лес рубят – щепки летят». В устах бессменного начальника корчевщиков, этого нашего импровизированного лесоповала, известный афоризм прозвучал весьма символично…

На Совете было решено: с утра на второй день сформировать рабочие бригады и бросать их на возведение периметра – ограды из кольев вокруг поселка, – а также и на разметку площадей под будущее жилье. За складом, под огромными полотнищами полиэтиленовой пленки, нашлись комплекты полутора десятков сборных, так называемых «финских», домиков. Еще несколько кубов разнообразных пиломатериалов отыскались на задворках здания УПК. Работы эти взялись возглавить Маркелов и Валери: его стройотрядовский опыт пришелся в самый раз. Надо отдать должное ораторскому искусству Казакова – в бригады записывались охотно, тем более что было объявлено об установлении трех норм пайка: для физически работающих, для патрулей и для прочих.

Патрули? Ну да, разумеется, еще перед тем самым, первым общим митингом на площади Казаков согласился раздать оружие моим старшим, а также еще нескольким людям, чья лояльность не вызывала сомнений. Это позволило мне упорядочить меры безопасности: организовать патрули и добиться от Колосова, с головой ушедшего в пересчет оружия и техники, чтобы тот занялся оснащением разведгрупп, отправлявшихся в сайву. Но в первую очередь мы наладили охрану складов и прочих ключевых точек нашего беспокойного хозяйства.

Лена Простева порывалась еще до темноты распаковать маленький телескоп-рефлектор и установить его на крыше интерната, но нам пока было не до астрономии. Ни людей, ни времени катастрофически не хватало: я гонял патрули и разведотряды, Колосов с прикомандированным к нему крановщиком-завбазой копался на складах, Леня Крапивко возился с раздачей пайков. Маркелов, наскоро осмотрев здание УПК и запретив приближаться к нему кому-либо кроме Колосова и Танеева, ходил с мотком шнура и колышками, размечая места под палатки, заодно и под завтрашние земляные работы. Валерьян присматривался к сборным домикам, а Баграт, преодолев волевым усилием неприязнь к интернатскому начальству, принялся по собственной инициативе составлять списки «малолетних талантов»: оказывается, в интернате действовала особая учебная группа для одаренных подростков, и как раз перед Переносом к ним приехали гости из самого Новосибирска.

Итак, пока Баграт возился с будущими гениями (как же, интеллектуальный ресурс, завтрашний день колонии!), Крапивко с девчонками пытались как-то урегулировать бытовые вопросы: раздавали одеяла, кровати и матрацы, возились с пачками полотенец, коробками мыла и зубного порошка (пасты на складах не нашлось). Вика же с интернатским фельдшером и парой добровольцев копались в медкабинете. А под вечер девочки и Баграт были брошены Казаковым на составление списков наличного народа, с непременным требованием: хотя бы приблизительно разбить людей по профессиям. Сам Александр поспевал везде, и повсюду ораторствовал. Впрочем, на Совете, затянувшемся, с перерывами, до утра (потом, увы, это вошло в традицию), он ухитрился выступить аргументированнее всех…

Океан молчаливо наползал на пологий пляж, поглощая обсохшие валуны, раковины, плети водорослей, какие-то фосфоресцирующие останки. Близился большой прилив. Луна наполовину зашла за Селену, и в результате на темнеющее небо выползало странное горбатое светило. Вода должна была остановиться буквально в десятке метров от торца интерната и на палец покрыть плоскую скалу, возле которой неделю назад была сооружена импровизированная пристань для моторок.

Сзади и слева, как хорошо представлял себе Анатолий, территория была уже наскоро обжита. Чернели прямоугольники фундаментов будущих коттеджей, возле угловатых корпусов интерната жиденько дымила труба котельной. В одном из домиков окна светились: там заседал Совет, в сумасшедшей гонке со временем напрягая трещащие от бессонницы головы и споря, споря до хрипоты.

Дальше выстроились палатки, а прямо за ними пах свежей древесиной частокол Периметра – кое-кто стал уже называть его Кремлем. Еще дальше, вдоль берега, раскинулся пустырь выкорчевки.

А справа и спереди лежала сайва. Не джунгли, не лес – именно это экзотическое словечко, заимствованное из вездесущего (в смысле цитирования, конечно) «Трудно быть богом», вполне отражало непривычную суть. Пучки трехметровых черных листьев, растущие плотно-плотно из рыхлой жирной почвы, колючие лианы, заросли коренастых тысячествольников… Эти заросли простирались вглубь материка, до самого горизонта, а вдоль берега – до цепи пологих холмов, куда вчера отправился отряд разведчиков.

Караульная вышка поднималась у самого края сайвы, и чаща темнела под ногами. Где-то тоскливо и длинно орала панцирная обезьяна – двойной восход лун возбуждал этих тварей.