Виктор Тарасов - Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2

– Нет, мамаша, не знаю такого. – услышал я ответ медсестры. – Впрочем, мне кажется, что я где-то слышала недавно такую фамилию. Но вам будет гораздо проще обратиться в горисполком или в ЖКО, если он только прописан.

– Я так и сделаю, – услышал я ответ своей названной мамы.

На следующее утро Зоя Владимировна пришла в мою палату почти к обеду. Обняв и поцеловав меня, она поставила возле моей тумбочки хозяйственную сумку внушительных размеров и начала вытаскивать и ставить возле тумбочки множество банок и свертков.

Я, улыбаясь, смотрел, как она хлопочет, расставляя и раскладывая банки и свертки по полочкам.

– Можно подумать, что вы решили, будто я собираюсь провести в больнице почти всю свою жизнь. – улыбаясь заметил я.

Зоя Владимировна улыбнулась мне и выпрямилась.

– Как-то ты странно стал разговаривать со мной, сынок. – сказала она. – Раньше ты никогда не называл меня на «вы».

– Это у меня случайно вырвалось, мама, – вынужден был соврать я. – Лучше скажи, не узнала ли ты что-нибудь нового о Ведунове?

– Узнала, Андрюша. – ответила она. Оказывается он живет в новой девятиэтажке возле «Умки». Я даже сходила туда, только дверь была закрыта, наверное, никого дома не было, все на работе.

Я покачал головой.

– Вряд ли он сейчас ходит на работу, мама. Он сейчас в отпуске и скоро должен улететь на материк.

– Хорошо, Андрей, я только немного побуду у тебя, я потом еще раз схожу. Ты лучше попробуй вот этого. Твои любимые, горяченькие еще.

И она выложила на тарелку только недавно приготовленные, исходящие паром пельмени.

Я невольно улыбнулся и проглотил слюну.

– Спасибо, мама. – сказал я.

Но едва я сделал попытку подняться, как она метнулась ко мне с встревоженным выражением лица.

– Нет, нет, сынок! Только не поднимайся, лежи. Я сама покормлю тебя.

– Ну что вы,… то есть ты, мама. Я достаточно взрослый человек, чтобы есть самостоятельно.

Лицо ее все больше становилось тревожным.

– Врачи не советуют тебе пока подниматься, сынок! Не упрямься, позволь мне покормить тебя.

Она была так обеспокоена и так горячо настаивала на своем, что я был вынужден отступить, не уставая удивляться про себя силе материнской любви, владеющей этой женщиной. Она поддерживала мою голову левой рукой, ложкой подавая мне один пельмень за другим, пока я не насытился. Серые глаза Зои Владимировны при этом светились такой лаской и такой всепоглощающей любовью, что временами становилось нестерпимо стыдно за свой невольный обман. Я впервые задумался о том времени, что с нею станет, когда мне придется покинуть тело ее сына. Сможет ли она пережить такой удар и не сломаться?

Положение в каком я оказался с каждым прошедшим часом нравилось мне все меньше и меньше, но пока я ничего не мог придумать.

Ты представляешь себе, Юрка, что она будет испытывать, когда ты покинешь тело мальчика и вернешься в свое? Так попробуй представить себе, бесчувственный чурбан, ведь она считает тебя своим чудесным образом воскресшим сыном! Разве ты не слышал вчера ночью, как она неумело, по своему молилась богу и благодарила его за твое спасение?! Ты ищешь своего двойника, чтобы вернуться в ваше общее тело, снова окунуться в свои семейные заботы. Я понимаю, ты любишь своих детишек, любишь или любил свою жену. Сегодня ночью тебе приснилась дочка. Способен ли ты представить себе то горе, которое испытывает настоящая мать при гибели своего ребенка? Молчишь?… Значит, тебе нечего сказать.

Чувство, которое мы называем совестью, постоянно шевелилось в моей душе и я никак не мог окончательно решить, как поступить.

Стояла перед моими глазами Светлана, ребятишки, и я не мог отказаться от них. Никак не мог! В конце концов я пошел на временный компромисс со своей совестью и решил протянуть, сколько смогу, и ничего не предпринимать, пока не увижу и не поговорю со своим двойником.

И я стал торопить свою приемную мать поскорее найти мне Ведунова.

Утром третьего дня меня ожидал «приятный» сюрприз. Ночью прилетел, прервав свою командировку, отец Андрея. Проснувшись утром, я обнаружил сидящего на стуле рядом со мной человека лет сорока с утомленным лицом, серыми глазами и широкими развернутыми, как у спортсмена, плечами.

Он сразу же заметил, что я проснулся, и твердые сильные пальцы уверенно легли на мою руку.

– Как ты себя чувствуешь, сын? – спросил он приятным, слегка глуховатым голосом.

– Хорошо, папа. – вынужден был ответить я.

– Мать сказала, что ты пошел на поправку. Это правда?

– Правда, – ответил я. – А как твоя командировка, папа?

Он улыбнулся и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Командировка прошла как всегда, Андрей.

– Мама говорила, что послала тебе телеграмму, но не была уверена, застанет ли она тебя в Красноярске на старой квартире. Удалось ли тебе достать все, что нужно?

– Странно! – усмехнулся мой названный отец. – Раньше ты никогда не интересовался моими проблемами и моей работой. Но раз ты вдруг заинтересовался моими делами, значит ты начал взрослеть, сын. Это хорошо.

Его зовут Игорь Николаевич, вспомнил я. Зоя Владимировна отзывалась в наших беседах о своем муже с большим уважением. Оказалось, что несколько лет назад он некоторое время работал в нашей экспедиции механиком в Сузунской полевой партии и был, по слухам, очень неплохим механиком. Я, конечно, не помнил его, хотя почему-то был уверен, что мне знакомы эти серые глаза и уверенный взгляд сидевшего рядом со мной человека.

Три года назад он ушел из экспедиции и организовал свою авторемонтную мастерскую. По рассказам Зои Владимировны дела у него до сих пор шли неплохо. Я судил еще и по тому, что, по рассказам матери, он не жадничая купил сыну компьютер, корейский видеомагнитофон, щедро выделял сыну деньги на видеокассеты, а когда сын запросил, то и на мотоцикл, причем какой-то престижной японской марки. Так что, судя по всему, семья эта не бедствовала, жила достаточно зажиточно. Вот только мне не нравилось, что они в последнее время изрядно баловали своего единственного отпрыска, что и довело его до беды.

Несколько минут мы молчали. Я размышлял и вспоминал то, о чем мне рассказывала Зоя Владимировна, а мой отец, отвернувшись от меня, смотрел в окно и о чем-то тоже думал.

Наконец от повернулся ко мне и сказал решительным тоном.

– Я должен поставить тебя в известность, сын, что твоего «кавасаки» больше не существует в нашей реальности.

Подождав немного и видя, что я молчу, он продолжил.

– Сегодня утром, только добравшись до дома, я пошел в милицию и забрал мотоцикл, а потом я взял кувалду в гараже и разбил его в пух и прах, к чертовой матери.

Решительный мужик! – подумал я, невольно усмехаясь про себя. Это надо иметь характер, чтобы испортить машину, стоившую ему, наверное, миллионы. Да еще кувалдой.