Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 2

Метелица вспомнила рассказ матери одной знакомой.

Почему жива трогательность, боль за близкого когда-то человека? Души боль? Нет, в этих порывах есть мораль. Пусть приниженная, осуждаемая, человеческая. Выходит… черный конверт… – невероятная мысль обожгла, – не такой уж и черный…».

Сердце заколотилось с утроенной силой.

Сейчас, здесь, в этой круговерти проблем «нечастая» радость, десятки ее мгновений показались вдруг россыпью таких же дорогих минут, как и остальные в череде лет и ошибок.

Неожиданная мысль, перемежаясь кадрами детства, моря, замужества, странного от искренности одного и холода другого, некой неуклюжести, неухоженности отношений, представала иной, в кадрах темно-синей глубины бездны. Откуда Лена, будто во сне, пыталась вырваться тем «нечастым» и тянула, тянула изо всех сил кого-то за собой. Она помнила, что видела уже все это. Где-то, в каком-то эпизоде жизни, в забытьи. Вязкая, тягучая боль сознания, как и боль от усилий всплыть, должны были вот-вот кончиться, свет уже пробивался над головой. Наша героиня, как и тогда, посмотрела вниз… и закричала – то, что держала в руках, оборвалось и медленно гасло в глубине. С надеждами вернуть и примирить.

– Вот видишь! – голос оборвал кадры.

Великий пленник будто не отпускал ее мысли на свободу. Будто порождая их, останавливал, где хотел.

– Успокойся. Так происходит со всеми. Такие нравы. Ведь нынешний век – время отчуждения. Жен – от мужей, детей – от родителей, молодых друг от друга, семьи от устоев, а веры от человека. В духе этом, ранящем, чуждом, смешалось всё. Стало реальностью. Глотком. Даже дельфин меняет кожу каждые два часа.

– Да что ж ищу я?! Тогда?!

– Отца и мужа. Во времени другом. В объятиях других. Таких же как твои, что прежде испытали. С одной лишь разницей…

– Какой?! Какой же, ради Бога!

– Отсюда ты уйдешь с ответом! – так громко Слепой еще не говорил. – Время наказало меня. Ты следующая. Внимай. – Он выпрямился.

– Я?!

– Оно безжалостно похитило мой путь. Мои победы. Я оступился… и потерял всё, – пальцы потрогали глазницы. – «Ты противился мне… – сказало время. – Попробуй противиться сестре ночи – беззвездной и безответной. Без шепота мерцания светил, которые доносят людям их ничтожность. Без «про́лива» Луны на гладь озер». И… – сидевший запрокинул голову, будто вглядываясь во тьму сознания, – время бросило меня в начало. Родило слепым. Как и тебя недавно… взрослой.

– За что ж меня?! Я ничего не просила! Не противилась ему! Не совершала! Я не говорила со «случайными» прохожими! Мне всё нравилось!

– А теперь? Нравится?

– А что? Что я натворила?! Чтоб испытать такое?

– Да разве согласие на грезы – результат? Ошибок. Сбежать, увидеть, насладиться. – он усмехнулся. – Всё впереди. Ответ и плата. Цени награду.

– Награда?! Что я пережила – награда?! Мне только бы найти Андрея! Всего лишь! И… проснуться! Я знаю, знаю, знаю… – сжимая зубы, пробормотала Лена, – это сон! Сон! – уже кричала она, бросая руки вниз в такт словам. – Помогите же мне! Помогите…

Зажатый в кулаке дагерротип, сочувствуя хозяйке, даже нагрелся от волнения, но забота о себе перебила: «Так вляпаться! – подумалось куску железа. – Тесно… дохнуть нечем… что за привычка у людей делить страдания друг с другом. Но со мной! Не выронила бы. А то опять в песок… бр-р-р. Уж доиграть бы роль. А то… мочи нет слушать».

В этот же момент Слепой повернулся на крик гостьи и отчеканил:

– Награда. То, что пережила – награда. И в той морали, тронутости, боли. Приниженной, но все же человечьей. И в каждой – воз тяжелый неудач.

Кандалы снова звякнули, недовольные уходу от ответа.

Елена только качала головой от переходов и признаний.

– И все-таки… – пробормотала она, скорее чтобы удержать сознание в руках, – вы заперты, в плену и добровольно… но зачем? Вы не ответили тогда.

– В плену? А ты? Свободна? Мы все в плену, в своем и добровольно. А степень плена каждого – вот здесь. – Он коснулся пальцами головы. – И плаха… и топор. Сюда… сама решилась.

– Но я-то была маленькой и просто размечталась! Мое желание понятно и простительно… но вы?! А другие? – Лена кивнула на двери с медными полосами крест-накрест.

– Всем движут грезы получить власть. Над чем-нибудь. Вот ты – над оправданиями. Пути, как варианты и предметы неисчислимы, но ведут сюда, во дворец, – он повернул голову к ней.

– Так что же делать?!

– Не оправдывать себя ни в чем. И никогда.

– Но ведь поступки все различны. И мотивы. А люди? Одни и те же в разных временах… – она не договорила.

– И только двое пожелали власти над временем других!

– Это герцог! – вспомнив слова хозяина дворца, воскликнула Лена. – А второй… вы?

– Нет. Твой отец.

– А вы?

И тут смысл сказанного дошел до нее. Яшмовые стены пошатнулись, пол качнулся. Женщина сделала шаг в сторону, чтобы устоять… и в тот же миг книга, выскользнув из-под локтя нашей героини, упала на пол, зашелестев. Лена рефлекторно присела.

Слепой насторожился.

Метелица подобрала книгу и медленно встала. Слезы заливали лицо:

– Он жив? Папа? Только скажите правду… я стерплю, я выдержу!

– Не знаю, – Слепой отвернулся. – Но его время истекает. Месяц, в котором не бывает листопада, не может длиться вечно. Он дается раз. Так говорил один замечательный человек. Замечавший всё. Только этот месяц у нас в руках. И в твоих тоже.

– То есть… папа может…

– Да.

– Но что за месяц?! Какой листопад?! – скорее в отчаянии, чем осознанно вскрикнула Лена.

– Человек опадает также. Уходят силы, разум, способность верить. И ничего уже не поменять.

– Но зачем?! В наших руках? В моих… – Лена, не понимая слов, растерянно подняла руки с календарем. – Ничего, кроме… – и тут же смолкла.

– Отец хотел изменить твою молодость. В тот, первый раз, он увидел «всё и одновременно». Получив над временем власть. Увидел, что ждет тебя. И не только тебя. Он получил ключи-ответы, унес рукопись.

– Рукопись?!

– Так называют всё неизданное. Верно? Что можно еще править. Потом книги уже только судят. Бунин этого не понимал – делал новые редакции до конца жизни.

Лена покачала головой, не принимая фразы.

– Но после издания менять нужно саму жизнь. Лишь свою. Над другими властна уже книга. Зло в ней работает исправно, как и доброта. Отец начал исправлять и тут же понял: что свершилось, что власть над временем других получена. Ему удалось.

– Так что же?! Господи! Не тяните!

– Герцог открыл ему способ изменить твою судьбу, желая вернуть отца обратно. Он утаил последние слова предка: «Четвертая струна откроет тайну обратной дороги только в одном случае: если Колизей получит человека, который дерзнул к нему вернуться. И заплатит собою…» – Слепой снова помолчал, затем сокрушенно добавил: – То есть, оттуда хода для него нет. Хозяин грез дождался смельчака… теперь ход герцога.