Лев Аскеров - Месть невидимки

Караев воровато оглянулся. Нет, того бугая с красной рожей, которая бывает после сытных сибирских пельменей с обильным возлиянием, он среди прохожих не приметил. Может, показалось, подумал Мика и, на всякий случай ощупав на себе крепления контура, который он накинул на себя в мотеле, прибавил шагу.

Сердце всё-таки как-то не по-хорошему ныло. Хотя, если разобраться, с чего бы чекистам давать сюда, в Америку, своим людям команду пасти его? После возвращения поговорили бы. Ждать-то недолго.

Но его интуиция — такая тонкая и безошибочная штука, что не считаться с ней он не мог. Сколько раз за прожитую жизнь она, верная подруга, вдруг тихо касалась сердца, предупреждая его о нехорошем, несмотря на то, что безмятежное течение событий не предвещало ничего дурного. И он послушно следовал бессловесным и потому, быть может, более убедительным советам своей подружки. Как сейчас.

«Итак, — ускоряя шаг, размышлял он, — контур на мне, тумблер прибора под пальцем…».

Стоит лишь им щёлкнуть, и Мика исчезнет из глаз, станет пустым местом. Плохо только одно. Его роскошный баул-саквояж не даёт ему возможности идти быстрее. Он слишком тяжёл и с каждым шагом становится ещё тяжелей. А весит-то, казалось бы, почти ничего — тринадцать с небольшим килограммов. Во всяком случае, стрелка весов у таможенного досмотрового пункта в аэропорту Бина замерла именно на этой цифре. Караеву она врезалась в память как стекло в ногу. Он в ту секунду замер, в точности как стрелка весов.

— Откройте, — потребовал таможенник.

«Всё! Конец!», — решил он тогда. Там лежал его прибор. Точнее, не лежал, а был вмонтирован в саквояж. Стоит таможеннику заглянуть вовнутрь — пиши пропало. Электронные детали, золотые чашечки антенн с бриллиантовыми камешками, линзы, хитрое переплетение разноцветных проводов… И начнётся: «Что такое? Почему? И имеете ли вы право вывозить это? И не представляет ли это угрозу безопасности самолету и людям?..».

«Так и знал — вляпаюсь», — сокрушённо подумал Караев и, положив целлофановый пакет с туалетными принадлежностями к ногам, обречёно потянулся к баулу…

— Профессор! Микаил Расулович! — услышал он вдруг над самым ухом радостный возглас Эльдара, который только что привёз его в аэропорт. — Вы в Америку? На конгресс?

«Вот артист! Как будто не знает?» — ошарашено улыбаясь, Караев смотрит на перехватившего его руку Эльдара.

Азизов подхватывает с ленты транспортера его саквояж и, едва коснувшись плеча строгого на вид таможенника, говорит:

— Адыль, за документами я сам подойду…

— Тут есть кое-какие формальности, — начал было возражать таможенник, но Азизов договорить ему не позволил:

— Знаю… Я всё улажу, — заверил он, подмигнув.

Таможенник принялся заниматься очередным пассажиром, а они направились к арке пограничного пункта. Не доходя до неё, Азизов опустил на пол саквояж и, взяв у профессора паспорт с билетом и буркнув: «Стойте. Ждите меня», вернулся к таможеннику.

Возвратился он быстро. И уже через пару минут, подталкивая перед собой Караева, они проходили через пограничную арку.

— Тёзка, — крикнул он стоявшему в остеклённой будке прапорщику, — я провожаю профессора Караева… Паспорт его у меня…

И всё. Прапорщик без слов убрал стопор с вертушки и символическая граница — осталась за их спиной. Караев стоял на прямой к самолёту, где никаких проверок не ожидалось.

— Вы так бледны, — озабоченно заметил Азизов. — Успокойтесь. Всё позади.

— У них никаких вопросов к вам не было? — покосившись на баул, спросил он.

— Никаких, дорогой Микаил Расулович. Никаких, — рассмеялся Эльдар.

— Неужели не спросили, что в нём?

— Да хоть атомная бомба, — пошутил Азизов.

— Не может быть, — не поверил Караев.

Эльдар глубоко и безнадёжно вздохнул:

— Главное — не что везёшь, а сколько платишь, — тихо проговорил он, подтолкнув профессора к поджидавшей стюардессе.

«Вот пройдоха. Вот проныра», — с восхищением подумал Мика и пожалел, что взял с собой всего пятьсот долларов. Ровно столько, сколько положено было провозить по закону…

Караев обернулся. Ничего подозрительного. Тяжело отдуваясь, поставил свою ношу у ног. Ему надо было немного передохнуть.

В аэропорту «Кеннеди» его, конечно же, никто не встречал.

«Или Софочка подвела, или Софочку подвели», — решил он.

Караевы связались с Гусманами в день его вылета. Подняла трубку Софочка. И, узнав Инну, вдруг в голос заревела:

— Инночка, Сергушку срочно госпитализировали. Ущемление грыжи… Я только из больницы.

— Боже!.. Как он сейчас?

— Прооперировали… Кажется, удачно.

— Что значит «кажется»?

— Инна, родненькая, могу ли я говорить что-нибудь определённое, пока он там лежит? — вопросом на вопрос ответила она, всхлипывая.

— Кто с ним сейчас? — поинтересовалась Инна.

— Да там как узнали, что к ним доставлен профессор Гусман, главврач всю клинику на уши поставил. Выделили отдельную палату. Приставили двух нянечек. Они друг друга будут менять.

— За нянечками тоже нужен глаз, — вставила Инна.

— Ещё бы, — согласилась Софочка. — Этих девах Сергуша близко к себе не подпустит… Избаловала я его. Он только меня признаёт.

— Так в чём же дело? — с недоумением сказала Инна.

— В чём, в чём?! Он отослал. Сказал, чтобы я сидела и ждала звонка доктора Маккормака. Этот американец должен у меня узнать — вылетел мой Гусман или нет…

Оказывается, Сергей Михайлович во время приступа успел позвонить к нему в Нью-Йорк и дома его не застал. Отдиктовав автоответчику, что он занемог и скорей всего не вылетит, он попросил Маккормака перезвонить.

— Твой не собирается туда? — полюбопытствовала Софочка.

— Поэтому звоним. Всё решилось сегодня. Через два часа у него самолёт, — сообщила Инна и попросила обязательно передать Маккормаку, что Караев вылетел, его неплохо бы было встретить и сохранить номер в гостинице.

— Все непременно передам, — заверила Софа.

Караева никто, конечно же, не встретил. На всякий случай с часок побродив по аэропорту, Мика прошёл к рейсовым автобусам. И вовремя: как раз один из них отваливал на Кливленд…

…Мика опять засновал глазами по потоку людей, идущих со стороны мотеля. Нет, того шкафообразного субъекта, что стоял возле стойки администратора и называл его фамилию, среди них он не видел.

«Шкафообразный», — повторил про себя Караев и задумался. Когда-то он уже употреблял это слово в отношении то ли этого самого, то ли другого «дромадера». Ничего, однако, не припомнив, Мика пожал плечами и решил немного постоять, чтобы лучше осмотреться и передохнуть.

Мимо, едва не касаясь облитого белой эмалью тротуарного бордюра, проехал шикарный лимузин. Скорее, проплыл, а не проехал. И, прошелестев упругими шинами, остановился. Чуть впереди. Метрах в двадцати.