Кирилл Каратаев - Стать человеком

Ну, а что мне сказать вам, мои исстрадавшиеся герои? Ведь вы заканчиваете свою странную, нездешнюю дорогу. Вы уходите от меня. А я прощаюсь с вами. Недолго мы были рядом. И я, признаться, рад, что скоро позабуду о вас. Ведь не до вас мне сейчас. Вы же сами видите, что мне не до вас.

А вы смотрите друг на друга и не видите тех, кого любили, кого желали, в чьих объятиях были готовы умереть. Не видите свое прошлое и будущее. Вы видите просто людей. Ах, как же скучно и тоскливо вам их видеть. Обычных людей, которые когда-то были целым миром. Но вы уже начали забывать, когда это было. Я помогу вам забыть это до конца.

И будут крики, и будет обжигающее молчание. И слезы, и горький смех, и прощальная сухая страсть. Он тонет, ваш не доплывший корабль, и вы, два капитана, стоите на мостике, погружаясь в холодные синие волны. Вы сделали все, чтобы спастись. Но этого оказалось мало.

Вы идете в разные стороны, настойчиво смотря под ноги, старательно не поднимая глаз. Вы не обернетесь. Поздно, ведь, обернувшись, вы увидите… Ничего вы уже не увидите. Все уже прошло. Умчалось, пронеслось, утекло в залив брошенных дней. Вы не обернетесь и не посмотрите вперед. Только под ноги, на глупую, суетливую дорогу.

Третий звонок. Что ж, я не настолько бестактен.

– А я все думал, когда позвоните?

– В смысле, когда позвоню опять?

– Вы сегодня прекрасно выглядите.

– Что с книгой? – голос у Ирины был откровенно озабоченный.

– Последние штрихи.

– То есть не готова?

– Страниц десять осталось.

– Ну хоть что-то, – голос Ирины немного смягчился. – Нов среду крайний срок.

– В среду, так в среду.

– Давайте, Александр! Последний рывок! До связи.

Ирина повесила трубку.

Интересно успею до среды. Должен. Хотя по опыту знаю, что последние страницы тянуться особенно долго. Но снова я не о том. Не о том мне надо думать. А о чем? Снова об асоциальности? О новой охоте? Сложно представить, что она мне даст больше, чем первая.

Хотя, быть может, я просто не там охотился? Не в тех угодьях? Но где тогда? Может, не внизу, может, наверху. Но наверх пробиваются только через социум. Только социум способен сделать короля не на словах, а на деле. Короля, гения, чемпиона. Разве станешь чемпионом в забеге с самим собой? Где же там охотиться? И что это будет за страшный зверь?

Снова зазвонил телефон. На этот раз звонил Безладов. Я сразу вспомнил о двух трупах во дворе безымянного дома. В голове всплыли казенные фразы из уголовного кодекса.

– Привет, Володя!

– Здорово, Саня! – снова этот отвратительно бодрый голос. – Живой?

– Почти.

– Ну, раз живой, приглашаю тебя на день рождения!

– У тебя день рождения?

– Да ты просто доктор Ватсон! Угадай, когда!

– Сегодня?

– Арчи Гудвин! Мисс Марпл! Горжусь тобой! А я-то думал, ты забыл!

– Ну, как я мог. С днем рождения, Володя.

– Благодарю, – Безладов рассмеялся. – Сегодня, после семи, у меня на даче. За тобой заехать?

– Было бы очень кстати, – дача у Владимира была в Подмосковье, а автомобиля у меня не было.

– Заеду в пять. Будь готов!

– Не опаздывай.

Я повесил трубку и посмотрел на часы. Оставалось три часа на поиск достойного подарка. Интересно, сколько ему исполняется. 42? 43? 44? Так ли это интересно?

В баре у меня стояла бутылка неплохого виски, а в мастерской более-менее приличная вариация на тему женской красоты. Этим вполне можно было ограничиться. Картину он, правда, может, и выкинет, но виски точно выпьет.

Удовлетворив этим свои моральные обязательства, я два часа прилежно выписывал мой пережданный финал. Дай мне уйти! Так уходите! Вперед! Быстрее! Я тоже хочу расстаться! Хочу стать одиноким и свободным! Ну же! Почему я так медленно пишу? Сколько можно уходить? И не надо так смотреть. Не надо так жалобно дышать в трубку. Я уже все решил. И мне уже пора одеваться.

В десять минут шестого Безладов подъехал к моему подъезду. Темно-синий «Ягуар» снисходительно поприветствовал меня ворчливым рычанием. Я пожал Владимиру руку и вручил подарки.

– Утерянный Пикассо?

– Розовый период.

– Тронут. Люблю виски.

– Неделю выбирал.

– За неделю мог выбрать и получше.

– Тяжелая была неделя.

– Кстати, – Владимир нажал на газ, – помнишь наш недавний визит к друзьям Славы?

– Как забыть.

– Так вот, пока мы гуляли, во дворе завалили двух человек.

– Ирония жизни. А ты-то откуда знаешь?

– Дама, с которой я тогда ушел, хорошая знакомая хозяйки. А хозяйка, по всей видимости, крайне любопытна и общительна.

– Достойная женщина.

– Безусловно. К слову, убили каких-то местных бандитов, у каждого по ходке. Так что плакать и рыть землю вряд ли кто будет.

Изумительная новость.

Дача у Владимира была душевная. Трехэтажный кирпичный дом, просторная рубленая баня и даже винный погребок. Впрочем, как раз вина там было не слишком много, но вот коньяка, водки и портвейна хватило бы на маленькую армию. И батальоны уже начали прибывать.

Безладов знал много людей. Хороших и не очень, нужных и бесполезных, красивых и чертовски красивых. Разных. На любой вкус, цвет и запах. Из этих людей на свой день рождения он пригласил человек десять. При иных раскладах мне, наверное, было бы даже приятно.

Некоторых я знал, с остальными пришлось познакомиться. В основном творческая элита, но была и пара бизнесменов. Один из них подарил двустволку Holland & Holland, другой авторские шахматы из бивня мамонта. И хоть Владимир никогда не увлекался ни охотой, ни шахматами, но рад был, похоже, совершенно искренне.

А потом жаркая, душистая баня, огромный мангал, ледяная водка, ароматный коньяк, свежий апрельский ветер. И, конечно, тосты, тосты, тосты. За хозяина, за друзей, за литературу, за шашлык, за весну и за женщин. Часам к десяти тосты начали стихать, а гости разбились на группки по интересам.

Неожиданно для себя самого, я оказался в компании одного из бизнесменов. Звали его Николай, занимался он фармацевтикой, а разговаривали мы о сигарах. Ему нравились доминиканские, а мне кубинские. У Владимира оказались только кубинские, и его это печалило. С каждой новой затяжкой и новым глотком коньяка он становился все меланхоличнее и слезливее. И дело вряд ли было в сигарах.

– Ненавижу людей! – вдруг вырвалось из него.

– Неужели всех?

– Ну, – он погрузился в пьяную задумчивость, – может, и не всех. Но абсолютное большинство.

– Вот как раз большинство совершенно не за что ненавидеть. Ненависти, как правило, достойны лишь единицы.

– Ты меня не путай, – Николай налил нам еще по рюмке. – Сказал, ненавижу, значит, ненавижу. Ведь их же сотни, тысячи вокруг вьются. И всем чего-то надо. Все что-то хотят. Хотят, требуют, просят, умоляют. Сволочи! Какие же все сволочи!