Кирилл Каратаев - Стать человеком

– Разве в жизни мало прекрасного? Мало красоты?

– Не мало. Конечно, нет. Но слишком для многих эта жизнь идет по другую сторону рассвета. И им остаются только грязь и монотонная тоска то скорбно долгих, то невыносимо коротких дней. Ты же сам сегодня ставил свою жизнь против горстки денег. Ты должен понимать.

– Я понимаю.

Странно было говорить, но я действительно понимал эту женщину. Впервые я так хорошо понимал человека. Наверное, потому, что человек хотел того же, что и я. Человек хотел того же, что и бог. Явное свидетельство моей полной деградации. Я бросил обрывок взгляда на наших соседей.

– Вы все в это верите?

– Не знаю. Вера ведь только для двоих. Остальные о ней ничего никогда не узнают. Только ты и Он, Она, Оно.

– То есть каждого ждет кто-то другой?

– Конечно.

– А если я вижу только пустоту?

– Значит, твоя вера слаба, – она грустно засмеялась.

– Но ведь дорога все равно остается?

– Лишь пока остается твоя вера. А когда ты перестаешь верить, то она вдруг разворачивается, и ты уже идешь не вперед, а назад. К вялой трясине дней.

– Зато у вас тут, я смотрю, карнавал.

– Здесь ты прав, – та же тоска, никуда ее не спрятать.

– Так каков тот мир, на котором кончится твоя дорога?

– Там проще, – Лера прикрыла глаза. – Там гораздо проще. Там не надо думать о том, как выжить. Там, вообще, не нужно выживать. Только жить. И улыбаться рассвету.

– Классическая утопия.

– Что плохого в классических утопиях?

– Просто всегда ищешь чего-то нового, неповторимого. А потом, оп-па! В твоей такой свежей, такой светлой мечте уже изрядно потоптались. И вся она стала какой-то унылой и потасканной.

– Мне жаль твои мечты.

– А мне нет! К чему жалеть унылые мечты?

– Порой стоит пожалеть каждого.

– Отличная у тебя вера. Сплошные мечты, никакой схоластики.

– Что такое схоластика?

– Это когда ты учишься отличать красное от кислого. Глупость, в общем. Но логически верная глупость.

– В мире, вообще, много глупости, правда?

– Парикмахерские для собак.

– Безалкогольное пиво.

– Крестовые походы.

– Керлинг, – Лера усмехнулась. – Но ведь для кого-то это важно. Иногда для многих.

– Разве это отменяет глупость?

– Просто странно, когда один судит многих. Может, это не они? Может, это он дурак?

– А может, все дураки?

– Это бы закончило многие споры, – девушка рассмеялась. – Но кто захочет быть дураком?

– Я думаю, что это будет очень смелый человек. И очень честный. Тот, кого вряд ли встретишь в этой короткой жизни.

– Только в конце дороги.

– Ну, если только там.

Я закрыл глаза. Тот, кто вечно ждет, изумленно смотрел, как я выбираю свою дорогу. Выбираю долго и придирчиво. Выбираю длину и высоту, твердость и цвет. Вот только конец я не мог выбрать. Не было на ней конца. Слишком далеко, слишком долго идти. У таких долгих дорог конец всегда раньше, чем ожидаешь. Маленький бог в ужасе прикрыл лицо дрожащими ладошками. Я пожалел коллегу. Я открыл глаза.

Стрелки часов подбирались к четырем утра. Самое время для сна. Или для бессонницы. У кого как. Мне стоило взять хоть что-то. Я тяжело поднялся и похлопал по плечу Константина.

– Уже уходишь? – голос Леры был тихий и безразличный.

– По дороге из серых камней…

Я без улыбки кивнул девушке, растолкал Ремня, и мы, поддерживая друг друга, выбрались на влажную, холодную улицу. Костя утомленно осмотрел темные здания и решительно попрощался. Он прожил еще один день и был этим вполне доволен. Ему было плевать – доволен ли остался я.

Надо было поймать попутку, но мне хотелось пройтись. Я шел сквозь грезящий последним сном город. Шел в усталом недоумении того, кто так много старался, но ничего в итоге и не добился. Как будто и не было злой и яростной охоты. Как будто я просто перепутал день недели и вышел на работу в выходной.

Я прошел по укрытому тьмой мосту и на другом его конце застал очередную трагедию этой нелепой жизни. За перилами в бледном свете одноглазого фонаря стояла худенькая девушка. Она робко покачивалась, то приближаясь к бездне, то отдаляясь от нее.

– Хочешь спрыгнуть? – я остановился.

Девушка тихо вскрикнула и резко обернулась,

едва не сорвавшись вниз. В темных глазах блестели боль, страх и неверие. Полный набор консервативного самоубийцы.

– Я прыгну, – голос был упрям, но надломлен.

– Правильно, – я с интересом рассматривал ее. – Давай! Все равно тебе не дожить до пятисотого дня рождения. Так к чему размениваться на мелочи?

– Я прыгну, – снова повторила она, как молитву. Последнюю молитву, я полагаю.

Я был в легкой нерешительности. С одной стороны, я действительно очень хотел спать. Но, с другой, что может быть асоциальнее самоубийства. Разве не пленительно обогнать время? Надежно избавить себя от рамок социума. Узнать, что там, на той стороне.

– Он тебя бросил?

– Да… – она недоверчиво смотрела на меня.

– Злодей, – я поощрительно улыбнулся.

– Уходите! Оставьте меня!

– Но я хочу рассмотреть твою смерть поближе. Разве тебе не все равно?

Похоже, ей было не все равно. Понять, конечно, можно. Неприятно, когда в такое личное дело так нагло лезут ногами вперед. Трагедия резко превращается в цирковой фарс. А кто захочет, чтобы его смерть стала фарсом?

– Уйдите!

– Спрыгнешь, уйду.

Она смотрела на меня, широко раскрыв заплаканные глаза. Она не понимала меня. Я испортил ей такую красивую смерть. Она ведь даже не желала смерти. Она просто хотела красиво и скорбно уйти. Чтобы плакали, чтобы он плакал. Не может здесь быть ничего асоциального. Только не у нее. Она ведь просто хочет любви, пускай и заочной. И даже не просто любви, а любви конкретной. Она легко может дать список имен.

– Давай, не тяни. Я хочу спать.

Девушка медленно перелезла через перила, не отводя от меня полного страха взгляда. Она так испугалась моего ночного вторжения, что даже расхотела умирать. Теперь она страстно желала жить, но только без меня. Условие обязательное и достаточное.

– Живешь назло мне. Тоже причина.

– Козел!

Она убежала в темноту, а я пошел ловить машину. Через полтора часа я лежал на диване и погружался в давно рекомендованный сон. Неудачная получилась охота. Ни трофеев, ни стрельбы. Сплошные холостые патроны. Может быть, завтра? Конечно! Конечно, завтра все будет намного успешнее. Конечно! Разве когда-то бывало иначе?

Пронзительный телефонный звонок ворвался в мой заполненный сновидениями разум, словно проректор в мирно дремлющую аудиторию. Я посмотрел на номер и не стал брать трубку. Ирина. По поводу книги. Порадовать ее мне было, увы, нечем.

Тем не менее я с грустью встал, долго стоял под горячим душем, а потом пил кофе. Все так же долго и грустно. Ирина звонила еще раз, и я опять оставил ее без ответа. Может быть, отвечу позже. Может быть, позже у меня будет, что ей сказать.