Игорь Поляков - Таричетай

Восьмой и девятый круги дались Экватору очень тяжело. Он уже ни о чем не думал и ничего не видел, погрузившись в себя, в свою боль в легких и мышцах ног. Десятый круг он пробежать не смог. Споткнувшись о свои ноги, он со всего маху полетел вперед, больно ударившись боком о бетонный пол.

Экватор лежал и хрипло дышал. Он ни о чем не думал, ничего не видел и не слышал. В эти минуты он пребывал в состоянии полного отсутствия каких-либо желаний, кроме одного – с преогромным удовольствием он бы вцепился зубами в генерала, если бы тот сейчас подошел к нему. А потом можно было бы умереть. Или, если первое осуществить невозможно, то он бы предпочел просто умереть.

Но, никто к нему не подходил. Ни Генерал, ни Смерть.

Отдышавшись, Экватор поднял голову и посмотрел вокруг. Генерала в помещении не было, также отсутствовали Консерватор и Кэт. Марта сидела за столом и смотрела на него.

– Иди сюда, парень, – позвала она его спокойным голосом.

Экватор встал и медленно на негнущихся ногах вернулся к столу.

– Садись, ешь, – сказала женщина, подтолкнув к нему свою миску, в которой лежал кусок вареного мяса.

Экватор не стал ждать повторного приглашения и принялся за еду.

Черный Язык открыла глаза.

Темно. Очень темно.

Даже Луна умерла, погрузившись во мрак.

Время прекратило свой бег, оставив пространство в одиночестве.

Пространство сжалось вокруг неё, похоронив надежду на жизнь.

Может это и есть смерть.

Она ничего не чувствовала, и это было самое страшное. Голод перестал её мучить, глаза ничего не видели, запахи в воздухе отсутствовали, и даже свое тело казалось уже мертвым. Внутри давно уже не было шевелений.

Наверняка, это смерть. И для неё, и для будущего.

Скоро всё закончится.

Или уже закончилось.

Борьба за жизнь прекратилась в тот момент, когда она осталась одна. Она знала, что сестры погибли. Ослабевшая от голода, она не смогла бы сейчас поймать даже полумертвую дичь.

Сейчас Черный Язык не в состоянии добыть пищу, а без неё выжить невозможно.

Она снова закрыла глаза и стала ждать смерть. Она не боялась её – всего лишь один прыжок в обязательное будущее. Во всяком случае, так научила её мать – то, что произойдет обязательно, бояться не надо. Но и торопить не к чему.

Внезапно она что-то почувствовала. Изнутри из брюха что-то похоже на толчок и она сразу же открыла глаза. Слабый, но явственный, словно кто-то пытался дать ей знать о том, что жив. И через мгновение еще толчок.

Щенки живы.

Черный Язык оскалилась.

Жизнь продолжается.

Выбора у неё не было. Чтобы выжить, надо это сделать.

Инстинкт самосохранения умер перед вспыхнувшей на мгновение надеждой.

Зубы сомкнулись на передней лапе, и, даже боль – благо, потому что давала ощущение возвращения к жизни. Боль, как осознание того, что она еще на что-то способна. Пусть так, но она еще способна что-то сделать для своих щенков.

Собственная кровь, эта живительная влага, заставила её заурчать. Совсем немного мяса и осознание того, что она еще может что-то изменить.

Черный Язык не смогла бы насытиться своими передними лапами, но смогла оттянуть момент смерти до рождения новой жизни, ради которой всё это и происходило.

Или ускорить его, если бы ей не повезло.

Шевеления в брюхе усилились.

Жизнь внутри давала о себе знать.

Она, положив морду на землю, снова закрыла глаза.

Боль не даст ей уснуть-умереть, и это хорошо.

Даже если у неё ничего не получится, она боролась до конца.

Даже если она не увидит своих щенков, у них будет шанс на выживание.

Видения. Они приходят и уходят, становясь основной частью моей жизни.

Изображение с экрана монитора из прошлой жизни человечества, настолько нереальное, что, кажется, этого никогда не было. Фильмы, которые я могу смотреть, наверняка всего лишь выдумка, чтобы обмануть зрителя. Сказки, рассказанные наивному человечеству, перед тем, как оно перешагнуло через край.

Практически всё сюжеты я знаю наизусть. Их около ста, и, начиная с детства, я смотрел их сначала еженедельно на большом экране вместе со всеми оставшимися в живых людьми, потом тайком из укромных мест, а сейчас в медицинском отсеке с личного монитора.

Я ненавижу эти фильмы, потому что они заставляют поверить, что мир был другим, и люди относились друг к другу совсем не так, как сейчас.

Я обожаю эти фильмы, потому что не верю, что такое возможно.

Голубое бездонное небо.

И бесконечный звездный купол.

Счастливые лица людей, которые любят.

И радуются этому страданию.

Мир, в котором добро всегда торжествует.

А поверженное зло неискоренимо.

Человек, верующий в Бога.

И распинающий Его.

Я смотрю на экран и понимаю, почему сейчас торжествует зло. Человек сам виноват в этом. Нельзя убивать Бога, даже если Он сам покорно идет на заклание. Однажды убив Его, мы вечно обречены на проклятие. Так было до нас, и так будет после нас. Пройдут тысячелетия, и, когда Бог в очередной раз придет к людям, они снова убьют Его.

Я смотрю на экран, и понимаю, что этого Бога надо обязательно убить, и как можно более изощренно. Только убив его, люди смогли двигаться дальше, став абсолютным злом. Только так они стали главенствующей силой на Земле, – убей в себе жалость к ближнему, и ты станешь сильнее. Став сильнее, ты станешь главным, и получишь всё, что есть на планете.

Бог, который подставляет щеку для удара и прощает того, кто его ударил, обречен.

Видения приходят во снах. Проснувшись, я старательно пытаюсь забыть их, но они лезут сквозь препоны сознания. Я не хочу думать о них, и постоянно возвращаюсь к ним. Воспоминания – это те же изображения, только в моем сознании.

Мертвые тела на бетонном полу. И двое обнимающихся убийц.

Сейчас мне кажется сном то, что было реальностью.

Девушка разорвала рубашку на полосы и замотала кровоточащую руку парня, который сидел и непрерывно говорил о том, что они сделали это, что он смог всех победить, и, главное, теперь никто не властен над ним.

Она ему поддакивала и улыбалась.

Она говорила ему о том, что гордится им.

Она хвалила парня, и тот был рад этим словам.

Потом пришла мать парня. И девушка, помрачнев лицом, протянула руку к оружию, но – парень, вскочив со стула, бросился к своей матери, говоря быстрым речитативом о том, что им всё удалось. Что они убили всех, и что они победили. Что ты, мама, была права, невозможно жить, зная, что тебя могут в любой момент лишить жизни. И что теперь они здесь хозяева. И что Кэт ему так помогла.

Мать, прижав к груди сына-убийцу, гладила его по голове, глядя на женщину с пистолетом. На расстоянии пяти шагов. Практически в упор.

Две соперницы, способные дать жизнь и готовые убивать.