Мэри Расселл - Дети Бога

2092, земное врем я

— Когда Исаак впервые проявил интерес к генетике? — спросил Дэниел Железный Конь у Софии незадолго до ее кончины.

К тому времени она почти ослепла: один глаз затянут катарактой, другого нет вовсе; согнутая прожитыми годами и недостатком кальция, в котором нуждались ее кости. «Старая карга, — подумала она. — Развалина». Но вслух сказала:

— Это произошло, когда мы еще жили в Труча Саи — Исаак, Ха'анала и я. Исааку было лет двадцать. Возможно, Двадцать пять по вашему счету — здесь годы длиннее. — Некоторое время София сидела молча, вспоминая. — Мне кажется, жизнь среди руна устраивала его все меньше. Несмолкающий гомон… Ну, к нему привыкаешь. Отключаешься. Но Исаак не мог этого делать, и шум причинял ему чуть ли не боль. Когда он был младше, то затыкал пальцами уши и стонал — просто производил собственный шум, чтобы заглушить сторонние голоса. Но повзрослев, уже не мог их выносить. Все больше и больше времени он проводил наедине с собой, а однажды исчез.

— И Ха'анала последовала за ним? — Да.

Священники были терпеливы, когда она умолкала. Иногда София забывала, о чем они спрашивали, и блуждала в собственных мыслях — но не на сей раз. Просто говорить об этом ей было трудно, и пришлось зайти издалека.

— Рунские дети любят спрашивать о погоде, о солнцах и лунах, о растениях, — сказала София. — Откуда приходит дождь, — хотят они знать. Почему луны меняют форму? Куда уходят солнца на ночь? Как из маленьких семян вырастают огромные деревья у'ралиа? Хорошие вопросы. Мне приходилось усердно трудиться, чтобы на них отвечать, чтобы держаться вровень с детьми. Они поддерживали живость моего ума. Но они никогда не спрашивали о различиях меж людьми, о различиях между расами. — Она помолчала, все еще удивляясь этому. — А вот Ха'анала такие вопросы задавала: «Почему у тебя и у Исаака нет хвостов?» «Что сталось с вашей шерстью?» Она хотела знать, почему у нее лишь три пальца, а не пять, как у всех остальных.

— И что вы ей говорили? — мягко спросил Дэнни.

«Такой спокойный», — подумала София. Такой внимательный к ней, совсем не склонный осуждать. Когда она была совсем юной, то считала, что священникам нравится выносить приговоры и карать. «С чего я так решила? — удивилась она. — Я ведь не знала ни одного священника. Вот в чем корень страха и ненависти, — поняла София. — Не знала ни одного…»

«Тебя сносит, Мендес», — сказала она себе и вернулась к его вопросу:

— Ну, сперва я сказала ей то» что всегда говаривал Марк Робичокс о подобных вещах: «Потому что так угодно Господу».

Протянув руку, София прикоснулась к лицу Дэнни, чтобы определить, не улыбается ли он. Безволосая кожа была такой гладкой… «Не отвлекайся, Мендес», — выругала себя снова.

— Ха'анала понимала разницу между Богом и наукой: существуют различные — параллельные — способы мыслить о мироздании. А в библиотеке «Магеллана», конечно, имелись отличные пособия по генетике. Мы их скачали. Там были схемы человеческих ДНК, а в моем блокноте хранились результаты работы по генетике варакхати, которую выполнили Энн Эдвардс и Марк Робичокс. Поэтому я заодно показала Ха'анале и эти данные.

— А Исаак? Ему вы показали? Последовательности ДНК для всех трех видов?

— Не напрямую. Когда я учила Ха'аналу, Исаак часто находился поблизости. И у меня создалось впечатление, что временами он прислушивается. Наверно, так оно и было. Я не понимала, насколько он внимателен. Возможно, затем он работал с учебниками самостоятельно. Аутисты, обладающие нормальным или высоким интеллектом, могут читать очень вдумчиво. «Наверно, Исааку это показалось безупречным сведением хаоса и шума жизни к образующим ее элементам — подумала она. Просто, чисто, понятно. Аденин, цитозин, гуанин, тимин — вот все, что требуется».

Наступила долгая пауза. «Возможно, рассудок Дэнни тоже блуждает», — подумала София.

— Миссис Квинн, — молвил наконец Дэнни, и она незряче улыбнулась. Как странно оказаться названной так здесь и сейчас, после стольких лет… — У вас когда-нибудь закрадывались подозрения насчет Исаака? Что-нибудь наводило на мысль, что он…

Никто не мог произнести это слово. Оно было слишком пугающим.

— Нет, — сказала София. — Нет, пока я не услышала эту музыку. Я понятия не имела. Но с самого начала знала, что Ха'анала особенная. Однажды, пытаясь объяснить ей суть войны, я рассказала про исход из Египта. Я хотела, чтоб она узнала об освобождении рабов-евреев и поняла, почему сражаются руна; но она никак не могла оторваться от картинок Египта и сотен египетских богов. Несколько дней спустя Ха'анала сказала: «Египтяне могли видеть своих богов. Если ты хотел поговорить с богом реки, то одевался во все лучшее, настраивал себя и шел к нему. Он видел тебя лишь в моменты, когда ты был хорош. Бога Израиля нельзя лицезреть, зато он нас видит — когда мы готовы, когда не готовы, когда выглядим хорошо или плохо или не обращаем внимания на свой вид. От такого Бога ничего нельзя скрыть. Вот почему люди боятся Его».

— Замечательное проникновение, — заметил Дэнни Железный Конь.

— Да. Она была необыкновенным ребенком…

София умолкла, пораженная мыслью. Возможно, Ха'анала вовсе не была необыкновенной. Возможно, она была лишь тем, кем могли стать другие из ее вида; но никого из этих других София не знала. За исключением Супаари. А теперь… «Так много мертвых, — подумала она, сжимая на коленях маленькие подагрические руки. — Так много мертвых…»

И тут заговорил другой священник, Шон Фейн.

— А что вы сказали ей о Боге Израиля? — спросил он.

«И давно он здесь?» — раздраженно удивилась София. Джон Кандотти всегда предупреждает, что он тут. Почему остальные молчат? Затем подумала: «Возможно, Шон сообщил, а я забыла».

— Я сказала ей: «Вот почему мой народ страшится Бога, но по той же причине мы Его любим, ибо Он видит все, что мы делаем, знает все, однако любит нас».

А затем, как это часто с ней случалось, София уплыла мыслями вдаль, чтобы провести время с людьми, которые давно умерли, но которые были для нее более реальны, чем эти, новые. «Даже если это всего лишь поэзия, София, ради нее стоит и жить, и умирать», — сказал ей Д. У. Ярбро… когда? Пятьдесят лет назад? Шестьдесят? И она сама стала такой старой, такой старой. Она не знала, есть ли жизнь после смерти, но стала надеяться на это — не потому, что страшилась забвения, а лишь оттого, что хотела знать, правильно ли она поступила.

— Минуту, час или день спустя София заговорила вновь.

— Однажды я рассказала Ха'анале о Содоме и Гоморре, — произнесла она и подождала какого-нибудь отклика.

— Я здесь, София, — подал голос Джон, — Я рассказала ей, как Авраам договорился с Господом о судьбе десяти праведников, которые там проживали. Она сказала: «Авраам должен был забрать младенцев из этих городов. Младенцы невиновны». — София повернула лицо на голос Джона. — Я была права, рассказав ей эти предания, — сказала она. — Думаю, что была права.