Василий Ванюшин - Вторая жизнь

…Маневры. Танк мчится на высокой скорости. Впереди — окоп. Его трудно уловить глазом сквозь узкую смотровую щель. Сильный толчок оказался неожиданным, и он больно ударяется грудью и головой. Все исчезает…

Он чувствовал, что жив, а мысли не было — ее вытеснила острая боль в голове. Он лежал, раскачиваясь, и ожидал, что вот-вот последует жесткий, смертельный удар — только этого и опасался. Но качка становилась меньше и меньше. И он вспомнил, о чем думал.

«Но почему меня назвали капитаном? Ах, да, я захотел стать офицером, поступил в офицерскую школу. Мне присвоили звание лейтенанта, а перед отъездом в Атлантию — капитана. Атлантия! Бог мой, сколько мыслей возникло! Да, я уехал — так хотел отец, он вдруг стал известным и богатым, нетрудно было устроить меня в штаб Объединенного командования. Он рассчитывал, что я сделаю блестящую карьеру. Я приехал в Атлансдам… Когда это было? Зимой, в канун Рождества. Почему в канун? Я только что приехал и не имел своей машины. Осматривая город, ездил троллейбусом, трамваем. Помню, там сидели женщины. На коленях у них лежали длинные железные противни, прикрытые бумагой. Я знал: на противне были приготовленные из теста пироги, печенье, булки. Женщины везли домашние изделия на фабрику-кухню, чтобы испечь там к Рождеству… Что же тогда произошло со мной? Тогда ничего не произошло. Я вернулся в штаб, меня представили генералу… Почему генералу? Ведь начальник штаба — главный маршал авиации Фромм! Фромм!.. Но он появился потом, а до этого был генерал. Фромм…?»

— Капитан Браун, вы слышите меня, вы видите меня?

Он открыл глаза и увидел человека в белом, который уже снял с лица марлевую повязку. Это был врач, профессор. У него пристальный взгляд умных серьезных глаз, глубоко сидящих под выпуклым лбом и густыми бровями, довольно широкие скулы, крупный нос. Как же его фамилия? Немножко необычная фамилия — он, кажется, русский. Надо ответить ему. Но как это сделать?

Кроме легкого выдоха ничего не получается. Отчего это?

«Что случилось со мной и когда? Фромм… Но ведь главное — не он, а Мэй, Ювента Мэй, Юв… Где она, моя Юв? Жена мне она или нет? Мы ездили в машине в ресторан, я ревновал ее к этому профессору; потом она сама сказала, что мы поженимся…»

— Капитан Браун, скажите «а».

«Когда у меня в детстве была ангина, врач положил на язык ложечку и попросил сказать «а». Это не очень трудно».

Воспоминания детства были ясными, и очень хотелось произ нести первый звук. Он вдохнул поглубже и попытался произнести «а». Вырвался легкий хрип. Эти усилия вызвали резкую боль в голове. Профессор в белом халате наклонился влево, вправо и вдруг перевернулся и встал на голову, перевернулся не один, а вместе с блестящим прибором, возле которого он стоял. Это было очень странно — без всяких усилий пожилой человек совершил такое трудное сальто-мортале. При этом лицо его не выражало ни напряжения, ни огорчения оттого, что пришлось принять слишком неудобную позу. Очень странным показалось и то, что полы халата свисали не вниз, а вверх. Постояв на голове с минуту, профессор стал крениться набок и вот опять принял правильное положение — головой вверх.

— На первый раз довольно, — сказал профессор. — Надо дать отдых.

Он отвернулся и сказал еще что-то о приборах, которые нужно держать в рабочем состоянии.

Браун прикрыл глаза — так было легче думать. Не скоро мысли вернулись к тому, от чего оторвал их голос профессора.

«Юв Мэй, — вспомнил он, — моя Юв! Почему ее нет здесь? Я в больнице, тяжело болен, ее, вероятно, не пускают. Я очень болен… Нет, я ранен в голову — как болит!.. Фромм. Вот именно Фромм поручил мне руководить испытанием нового оружия. Я, вероятно, сидел в убежище, построенном по проекту отца. Меня завалило… Нет, этого не было. Я отказался участвовать в этом испытании. Не хотел, чтобы погиб отец Юв. Смертельная опасность угрожала и мне. Почему? Да, да, дополнительный фильтр, о котором писал отец. Рисковали здоровьем и жизнью солдаты охраны. Я понял все это и отказался. Тогда Юв поверила мне, что я честный человек. Я сделал так, как она хотела, — написал рапорт, подал в отставку… Но почему меня называют «капитан Браун»? Я теперь не капитан, а просто Ремиоль Браун. Значит, меня не уволили из армии. Но почему? Маршал Фромм дал согласие, он написал на моем рапорте… «Уволить» — это я хорошо помню. Потом я оформлял документы. В тот день мы договорились с Юв… Как же я мог забыть?»

Он открыл глаза, но не увидел профессора, его не было — только поблескивал никелем высокий аппарат, возле которого он стоял несколько минут назад. Браун попытался повернуть голову, отыскать взглядом дверь, но острая боль в затылке вынудила лежать неподвижно, прикрыть глаза.

«Галактионов! — вспомнил он фамилию профессора. — У него лечилась Юв и очень сердилась на меня, что я ревную. Еще бы не ревновать! Она ходила к мужчине в дом и ничего не хотела объяснять. Она объяснила только тогда, когда исчезла со щеки опасная «родинка», Но почему я попал к этому профессору? Он не хирург. Он работает в геронтологическом институте. За ним следили, потому что он, наверное, коммунист. Уж не в России ли я? Но Юв не оставила бы меня… Что еще говорили о профессоре Галактионове? Он оживляет трупы. Этому верили и не верили. Я читал о какой-то Эрике, и вот мы с Ювентой увидели ее живой — это сделал профессор Галактионов.

Неужели и я был убит? Иначе я не попал бы к профессору Галактионову. Да, со мной случилось что-то страшное… Чувствую, что руки и ноги целы, а пошевелить ими не могу. Надо попытаться вспомнить все.

Итак, я оформил документы. Машину у меня взяли, а мне на до было ехать в цветочный магазин. Я стоял у подъезда штаба и ждал, не попадется ли на глаза кто-нибудь из друзей-офицеров. Машину мне дал Гарвин, сам предложил. Почему именно он? Гарвин не был мне другом. Он все время старался держаться около адъютанта Фромма. Я не знал, что Гарвин такой скупой. Он потребовал у меня долг, какую-то мелочь. В тот день мне не хотелось отдавать: денег в кармане оказалось немного, а нужно было купить цветы Юв, еще кое-что для нее и иметь на всякий случай про запас. Гарвин и слушать не хотел, как я ни уверял, что верну долг завтра. «Только сегодня». - настаивал он. — «Но я никуда не денусь!» «Кто тебя знает!» — отвечал он.

Пришлось отдать. Я поехал и скоро заметил, что за мной неотрывно следует превосходная машина Я остановился возле цветочного магазина. Эта машина, подойдя вплотную к моей, тоже остановилась, но дверца ее не открылась, и человек за рулем — он был в штатском костюме — сидел отвернувшись. Когда я нагнулся, чтобы захлопнуть дверцу, в этот момент… Но больше ничего не помню.

Так что же, выходит, Гарвин знал, что меня убьют. Он бо ялся потерять свои деньги.