Сборник - Важнейшее из искусств

– На… Нас… Настёна? – выдавил я из себя. – Ты как тут?

– Чо?… Ты опять что-то непонятное говоришь. Ты назвал меня по имени или мне показалось? Когда так смотрят в глаза, то называют по имени. Только как-то странно ты сказал… Нас-с-с… Не, таких имен не бывает. Нава я, На-ва, – повторила она по слогам, тыча себя пальцем в грудь. Жест был понятен. Звук тоже.

Неужели в раю не только дают другой язык, но и имена меняют? Хотя… Какой-то смысл в этом есть: каков язык, таково мышление… А имя, кажется, имеет сакральный смысл и как-то сказывается на личности. Где-то я про это читал, но толком не помню… Странное имя – Нава, попробовал я его на мысленное звучание. Как-то слишком просто, не ощущается глубинных смыслов. То ли дело Настя: настежь… наст… настроение… настойчивость… Может, это оттого, что я здешнего языка не знаю? Потому и смыслы ускользают?

Ч-черт! – вдруг догадался я. Нехорошо в раю черта поминать, но в том-то и фишка, что не может это быть раем!… Настеньке-то самое место в раю, а мне-то с какого бодуна там оказываться, да еще прямо из той клоаки, в которую я себя засунул после смерти дочери?! Да и прошлое мое артистическое буквально кишело грехами!… Разве что я искупил их, вырастив Настёну? Но опять же растил во грехе эгоизма – для радости своей и духовной отрады… И не уберег в конце… Нет мне прощения!… Или у здешней администрации своя логика?… Ладно, разберемся, если живы будем… Хотя коли уже померли, то куда же дальше умирать?

– На-ва, – произнес я вслух по слогам.

– О! – обрадовалась девочка. – Понял! Значит, совсем не мертвяк! Нава я, Нава!… А тебя-то как звать! Я – Нава, – опять потыкала она себя пальцем в грудь. – А ты? – уперлась она пальцем в мой живот.

Я понял вопрос, но с ужасом обнаружил, что не знаю на него ответа. Я не помнил собственного имени! Что-то вертелось на языке, но в слово не превращалось. Ох-хо-хо!… Охохонюшки-хо-хо… Очень популярный прием «мыльных опер» – амнезия главного героя или всех по очереди. Уж века два методу – изучали в истории кино… Что за бред – «мыльная опера» в раю?!

Да, наверное, все это бред, и нет ни дочки, балаболящей без передыху невесть что на тарабарском наречии, ни этого грязного потолка над ее головой, по которому ползут какие-то насекомые (не могу взгляд сфокусировать, чтобы понять – какие. А может, это и не насекомые вовсе?). Нет ничего, кроме бреда, обычно случающегося после «р-р-р-ру-вз-з-з…», если не наступает полная тишина – кранты с нашлепкой. С крышкой гроба то есть или затычкой горшка с прахом.

Кто я?! – напряг я свою память, и наступили кранты. Не успел понять – с нашлепкой или без. Но если сейчас все это во мне крутится, значит, нашлепки не было. Просто отрубился.

Бу-бу-бу… Вя-вя-вя… Хрю-хрю-хрю… В темноту протиснулись звуки, но не членораздельно, а общим шматком. Понять я их, как и прежде, не мог, но не получалось и запомнить – ударялись в барабанные перепонки и отскакивали, не проникая в сознание.

И вдруг – щелчок: включилось! Не понимаю, но вполне даже членоразделяю и запоминаю.

– Ну, ты, Нава, плохо его выхаживаешь, коль не ходит он у тебя. Ладно – не ходит, а и глазами не зыркает, пузом не бурчит, есть не просит. А кто не просит есть, тот не жилец. Сразу было видно, что не жилец, чужак, а если совсем чужак, то у нас не жилец. Да и как он может быть жилец, если не жил у нас? Вот ты тоже чужая, но не такая чужая, мы в твоей деревне и раньше бывали, понимаем друг друга. Да и мужиков женили в вашу деревню. Вот и тебе муж был бы, если б ты его выходила. А если муж не ходит, какой из него муж? Хоть бы глазом зыркал…

– А он уже один раз зыркал, а потом перестал зыркать, – ответил девичий голос. – Может, я что не так сказала? Как спросила, как его зовут, он зыркать и перестал. У нас в деревне одного тоже деревом стукнуло, он глаза и закрыл.

– Да в твоей деревне все такие стукнутые, если своих женщин мертвякам отдали, – послышался мужской голос. – Нестукнутые женщин мертвякам не отдают, они мертвяков травобоем поливают. Боятся мертвяки травобоя… Твой-то травобоя не боится?

– Не боится, – ответил девичий голос.

– Тогда он не мертвяк.

– А кто тебе сказал, что мертвяк, – обиделся женский голос.

Слов я не разобрал, но обиду почувствовал. Это было интересно. И я открыл глаза.

– Зыркает! Зыркает! – радостно закричала девочка. Дочка?

– Но животом-то не бурчит, – проворчал заросший бородой, похожий на корявый дуб мужик. – Мужик должен животом бурчать. А если не бурчит, какой же он мужик?

– Так я ж ему одни соки травяные да ягодные через трубочку капала, не с чего бурчать.

Они бормотали надо мной, как врачи на консилиуме, не обращая внимания на больного. Я перекатывал глазные яблоки то на одного, то на другого, но все равно ничего не понимал.

– Зыркает, – подтвердил бородатый мужик с некоторым удивлением. – Может, и будет жить.

А я внимательно смотрел на девушку. Конечно, она девушка, а не девочка. Почти молодая женщина, как моя Настёна.

– Настёна? – позвал я.

– О, опять он меня неправильно называет! – попеняла девушка мужику.

Я и в этой фразе понял ее тон.

Что за мужик? Апостол? Кто там у них швейцаром на Вратах? Петр, что ли?… А где же белые одежды? Одет мужик был во что-то несуразно-бесформенное буро-зеленого цвета, только слегка и почти условно прикрывающее срамные места. В животе его периодически отчетливо бурчало. Интересно, что у архангела в животе бурчать может? Или кто он там по должности? Никогда не мог разобраться в этой небесной бюрократии. Хотя, кажется, от «райской» гипотезы я отказался в прошлое просветление. Но другой-то пока нет. А цивилизованный человек без гипотезы происходящего, как без штанов и трусов на светском рауте типа присуждения «Оскара».

– Нава я! Говорила же, что Нава! Нет у нас таких имен, как Настёна. Я – Нава, мама моя, до того как ее мертвяки утащили, Тана была, подружка у меня Лава есть. А Настён у нас нет и сроду не было! Откуда ж в Лесу Настёнам взяться, когда они у нас испокон не водились? Далась тебе эта Настёна! Кто такая? И зачем тебе нужна Настёна, когда у тебя я есть? Вот выхожу тебя – и мужем мне будешь. В деревне без мужа плохо, а в Лесу и вовсе не выжить. В Лесу кого только нет, кто на бедную девушку позариться норовит: и уроды, и бандиты, и мертвяки, и рукоеды… Ой, лучше и не вспоминать, а то накличешь… Да и кто мне детей сделает? Правда, я еще не поняла, зачем мне дети и куда их девать, но все говорят, что без детей плохо. Старик говорит, что без детей запрещается, нельзя без детей. Ну, это мы с тобой еще сами посмотрим, когда я тебя выхожу.

Она заботливо приподняла мне голову и подложила под затылок что-то типа подушки, отчего я смог видеть не только потолок и склоненные надо мной лица, но и помещение, где находился. Только никакого помещения я не увидел, потому что все пространство было забито народом. Мужиками исключительно. Кроме Нас… тьфу… Навой она себя называет… Кроме Навы, ни одной женщины. А мужики все бородато-волосатые, обволошенные с головы до ног, как лешие.