Дмитрий Григорьев - Кровь или семьдесят два часа

— Подсади меня, — дернула она за руку ошалелого спутника.

— Даже и думать не смей! Но девушка уже сама начала неуклюже карабкаться через загородку. Вожак волкодавов был удивлен не меньше Дерека.

Он перестал лаять и с интересом наблюдал за хрупкой девушкой, висевшей на краю загона. Он вдыхал волны страха, исходящие от помогавшего ей юноши, но ничего кроме любви и нежности не истекало от маленькой человеческой самки. Когда она спрыгнула на покрытый соломой пол, пес уже обожал ее. Он подбежал и ткнулся огромным носом в ее ладошку, моля о ласке. Венди почесала его за ухом, и псу уже не было никакого дела до лезущего вслед за ней парня. Сородичи вожака мирно устроились рядом, больше не заботясь о сумятице, творившейся за стенами псарни.

Вдруг за стеной послышался топот сапог. Дверь распахнулась, в сопровождении стражников появился псарь. Венди схватила Дерека за руку и они юркнули в дальний угол загона. Матерый вожак почувствовал, что непрошеные гости напугали его добродейтельницу. Он ощерился, и вся стая, как по команде, ринулась к загородке. Оглушительный лай мешал говорить. Громадные псы один за другим поднимались на задние лапы и высовывали морды в проход поверх загородки. Стражники безуспешно пытались отогнать их факелами. Собачья слюна разлеталась и шипела в ярком пламени. Огромные клыки угрожающе клацали, хватая пустой воздух.

— Я же вам говорил, — ныл разбуженный псарь. — Какой сумасшедший полезет сюда? — Проверяй и не разговаривай! — грубо оборвали его.

— Куда уж теперь? Гляди, как вы их озлили.

Холодное лезвие кинжала у шеи сделало псаря сговорчивее.

Собаки не тронули своего кормильца, и лишь вожак-великан отошел в дальний угол и продолжал скалиться. Его глаза горели необычно теплым изумрудным огнем, но вид огромных клыков отбивал всякую охоту приближаться. За его могучей спиной прятались беглецы. Они пригнулись, крепко обнявшись, и лишь предательские золотые кудри Венди светились в темноте. Но не на них смотрел псарь. Взгляд его был прикован к безумно счастливым глазам волкодава. Только два раза в жизни он видел его таким. Первый раз, когда у того еще щенком едва прорезались глазки-бусинки. И второй, на той злосчастной охоте, где был задран сын герцога.

— Нету тут никого, — проворчал псарь, и ему показалось, что глаза пса засветились такой теплотой, что даже защемило сердце.

Обыскав весь замок, стражники доложили, что Венди нигде нет. Герцог вернулся в пыточную и что было сил ударил Сидонию: — Жалкая ведьма! Куда ты отправила свое дьявольское семя? — Моя дочь приведет сюда германцев, и они сравняют твои владения с землей! — прохрипела Сидония сквозь боль, направляя преследователей по ложному следу.

За поимку Венди были обещаны немалые деньги, и люди герцога без устали бороздили дороги, ведущие в немецкие владения. Целая экспедиция стражников была отправлена в земли воинствующих германцев. Весь отряд бесследно сгинул, и лишь двое стражников смогли избежать такой незавидной участи. Отстав от погони, старый десятник скакал обратно в сопровождении своего племянника.

«Без нечистой силы здесь не обошлось, — размышлял он, пощипывая свой ужасный шрам на щеке».

С самого первого дня вид новой помощницы кухарки не давал ему покоя. Что-то неуловимо знакомое было в этой худышке, и он не спускал с нее глаз. И вот теперь его старания принесут ему богатое вознаграждение и благосклонность герцога.

— Может, она и отправится к германцам, — говорил он племяннику, — но без своего голубка она последнее время и шагу не ступала.

— А что если он тоже сбежал? — тревожился молодой стражник. — Тогда нам не сносить головы.

— Ворота затворили слишком быстро. Он не успел уйти.

На подъезде к замку их ждало разочарование. Мост был опущен, а распахнутые ворота зияли пустотой. Охраны нигде не было видно.

— Похоже, наши голубки упорхнули, — с досадой проворчал десятник. — Боже праведный, помоги в нашем святом деле, приведи нас к маленькой ведьме, — прошептал он, подняв взор к полнолунному небу.

Лучше бы он промолчал в ту ночь. Ибо не зря говорится: «Будь осторожен в своих желаниях. Они могут сбыться!..» А наши беглецы уже третий день пробирались на восток.

Они шли ночами, скрываясь от посторонних глаз. Днем Дерек ходил в близлежащие деревни в поисках провианта. Придворный лекарь умолчал о пропаже сына, и его пока не искали. Но это неведение не могло длиться вечно, им нужно было спешить. Однако их продвижение замедлялось с каждым часом. Венди уже еле шевелила ногами, и ее любимый все чаще нес ее на руках.

У девушки начался жар, не отпускавший даже ночью. Целуя Венди, Дерек все чаще ощущал привкус крови на ее потрескавшихся губах. На последнем переходе он истратил остатки монет на коровье масло и аккуратно смазал ее покрытые кровяной коростой губы. Венди слабо улыбнулась в ответ и поцеловала его заботливые пальцы, несущие облегчение. Устав от ночного перехода, они теперь отдыхали на цветущей поляне. Несмотря на припекающее солнышко, девушку бил озноб. Дерек сидел, прислонившись к дереву, и смешно морщил нос, жмурясь на яркое небо. Прижавшись к нему, Венди смотрела в эти любимые глаза и не хотела покидать мир, в котором жил ее единственный.

— Если мой недуг спалит меня, — шептала она в горячке, — обещай, что ты в ответ спалишь его вместе со мной.

— Тебе еще рано об этом думать, — ободрял он ее.

Но то, что он видел, наводило на мрачные мысли. Ему не хотелось признаваться себе в том, что дни его малышки сочтены и никакие силы на свете уже не смогут спасти ее.

К концу недели они добрели до большой реки и в изнеможении уснули, прижавшись друг к другу. Дерек проснулся от необычно шумного, прерывистого дыхания. Его любимая дышала через силу. Она вся горела огнем и металась в бреду. Не дожидаясь темноты, рискуя быть замеченным, он вынес Венди на берег реки, положил у воды и начал обкладывать ее тело прохладным песком. Медленно текущая вода омывала ей ноги и тоже вытягивала жар.

— Я знаю, что тебе больно и тяжело, — шептал он в те минуты, когда сознание возвращалось к ней. — Но постарайся выдавить из себя эту липкую флегму. Не дай ей задушить тебя.

— Не могу, — только и прохрипела она, вернувшись на какой-то момент из забытья.

Дерек сидел, положив ее голову себе на колени, и без устали расправлял ее слипшиеся от горячки кудри. Его молодой организм стойко выдерживал невзгоды последних дней, но душевных сил становилось все меньше. Собственное бессилие убивало его веру в лекарское ремесло.

— Какой же я лекарь, если не могу спасти свою любимую? — задавался он горьким вопросом. — Уж коль никто не знает, как исцелить мою малышку, то я сам должен был найти средство.