Леон де Винтер - Право на возвращение

Брам повернулся и выскочил вон, за капельницей и носилками.

На тротуаре дожидались, держась за руки, старик со старушкой. Маленькие, полные, с грустными лицами, они внимательно следили за действиями Брама.

— Как его зовут? — спросил он, быстро вытаскивая из машины сумку с капельницей и носилки.

— Янус! Янус Голдфарб! Он был ювелиром, настоящим художником!

— И поэтом! Большим поэтом! — добавила старушка.

Брам сдвинул железную дверь как можно дальше и потащил носилки внутрь.

Макс сидел на полу возле старика, контролируя пульс и давление. Он ловко приладил капельницу, и они положили старика на носилки.

Он почти ничего не весил. Они вывезли носилки наружу и под взглядами стариков погрузили в автомобиль.

Макс сел рядом с пациентом, Брам занял место водителя.

— Попросите кого-нибудь закрыть магазин! — крикнул Брам старикам, стоявшим на тротуаре, прижавшись друг к другу, и заметил, как оба вздрогнули, когда включилась сирена.

Брам и Макс надели наушники, чтобы сирена не мешала им переговариваться. Брам связался по мобильнику с Хадассой:

— Шок. Мы совсем рядом с «Шебой». Сообщи им, пожалуйста, что у нас пациент.

Тридцать лет назад медицинский центр «Шеба» был крупнейшей больницей на Ближнем Востоке, огромной, как город, — через нее проходил ежегодно миллион пациентов. Здесь работали шесть тысяч врачей и медсестер, проводились важнейшие научные исследования; ни в одной из соседних стран — вернее, почти нигде в мире — не было медицинского центра такого ранга.

Брам проезжал по этой дороге десятки раз, с пациентами, которые после выздоравливали или умирали, вели себя безразлично или надеялись на лучшее, сердились или боялись, или — все вместе.

Голос Макса раздался в наушниках Брама:

— Стабилизируется. Дыхание ровное. Сердце сто семьдесят, давление двадцать семь на двадцать.

— Еще три минуты, — откликнулся Брам.

— Открыл глаза, смотрит. Что-то говорит.

На экране перед собой Брам увидел: Макс, наклонившись, слушает, что говорит старик.

Наконец он услышал в наушниках голос Макса:

— Он говорит — двое астронавтов высадились на Марс. Что это значит, Брам?

— Представления не имею. Может быть, стихи?

Макс снова послушал:

— Миссия астронавтов — узнать, есть ли на Марсе кислород. Ты что-то про это слыхал?

— На Марсе никогда не было никаких астронавтов.

Макс снова послушал и рассмеялся с облегчением:

— Один астронавт попросил другого спички, проверить: если спичка зажжется — кислород есть, нет — нету.

Он снова рассмеялся:

— Это анекдот, господин…

— Голдфарб, — подсказал Брам, — Янус Голдфарб.

— Господин Голдфарб? Анекдот?

Макс снова послушал, кивнул:

— Тут прибежали марсиане. Замахали руками, закричали: нет, нет, не надо! Астронавты не знали, что делать. Может быть, слишком много кислорода? Зажигать спички опасно?

Как вы сказали, господин Голдфарб? Да-да, но астронавты должны проверить, есть ли там кислород, это была цель полета. Астронавт взял спичку и хотел зажечь. Марсиане стали хватать за руки, кричали: нет, нет, нет!

Но астронавт чиркнул спичкой, и она загорелась. Есть кислород! Никакой опасности. И астронавт спросил марсиан: почему вы не позволяли зажечь спичку?

И один марсианин ответил: «Сегодня шабес , идиот!»

Брам услыхал, как смеется Макс.

Возле приемного покоя больницы ожидавшая их группа со специальной аппаратурой бросилась к машине. Брам кратко рассказал, как они нашли Голдфарба и какие действия предприняли.

Медсестры переложили Голдфарба на больничную каталку и повезли внутрь. Брам тем временем заполнял формы: их имена, время, замечания о состоянии пациента. Прежде чем отдать бумаги, он показал их Максу, который тоже должен был поставить свою подпись.

— Ты забыл, Брам: пациент рассказал анекдот! Есть важно!

— Речь идет о медицинских показаниях.

— Дай перо, я пишу.

— Ладно, я сам напишу.

Брам приписал историю про шутку, и Макс, улыбаясь, поставил свою подпись.

Солнце над городом двигалось к закату. Комплекс зданий «Шебы» выглядел ухоженным и аккуратным. Поливальные установки, торчавшие из земли, разбрызгивали капли драгоценной воды на газоны. У Хадассы не было новых вызовов, и они курили, прислонясь к стене приемного покоя. «Шеба» состояла из десятков зданий, целая медицинская деревня с отелями, ресторанами и супермаркетом для тех, кто верил еще в науку. Половина зданий пустовала. Врачи разъехались: кто — в Сидней, кто — в Калгари, кто — в Одессу или Краков.

Время, потраченное на вызов, оставалось в пределах нормы. Обычно, даже при наличии заторов, оно не должно составлять больше получаса. Как правило, они добирались до больного за десять минут, на оказание первой помощи — еще десять, и за десять минут полагалось отвезти пациента в больницу. Потом — прибрать внутри автомобиля, особенно после перевозки жертв автокатастроф, когда мытье машины могло занять целый час. Раньше машины мыли волонтеры, но этого Брам уже не застал: команда, которая работала на машине, теперь мыла ее сама. Иногда на мытье машины времени уходило больше, чем на доставку пациента.

Они уселись на нагретую солнцем бетонную скамью у парковки, и Макс протянул Браму бумажный пакет с водкой. Брам отпил глоток. Дома «Шебы» купались в лучах заходящего солнца. За широким газоном на вертолетной площадке стояли три вертолета Agusta-Bell , роскошные остроносые насекомые с четырехлопастными винтами. Машины были старые, полученные в подарок от голландской армии и специально переоборудованные для срочной перевозки тяжелых больных. Красные звезды Давида сияли на белых фюзеляжах.

— Как твоя работа? — спросил Макс.

— Херово, — ответил Брам. — Последнее время нам не везет.

— Если тебе нужен кто-то, я помогаю.

— Нам не надо прорываться по городу сквозь заторы, включив сирену.

— Находить детей. Хорошая работа. Красивая работа.

— Печальная работа.

— Печальная тоже, да. Я делать детей. Хороших детей. Я хочу детей.

— У тебя есть девушка?

— Да. Девушка. В Москве была жена. После года: жена псих. Картины в голове. Голоса. Не хорошо. В больнице. Таблетки. Три месяца не говорит. Я каждый день еду. Жена на меня не смотрит, не говорит. Три месяца ни слова. Я каждый день два часа еду. Красивая жена. Красивое тело. Черные глаза. Родители из Туркменистан. Красивая жена, да. Три месяца в больнице. Прыгнула в лестничный пролет. Пять этажей. Голоса в голове. Жена на кладбище. Я каждую неделю говорю там, с камнем, три года подряд. Я сам немножко псих стал. Уезжаю. Теперь детей делаю. С девушкой.

Макс попытался сунуть ему бутылку, но Брам отказался, и Макс снова глотнул водки.

— Где ты ее встретил?