Александр Фед - Ариадна обрывает нить

– Сергей, извини, но как это связано с Юпитером? – поторопил друга Крис.

– Очень просто. Когда я увидел красно-оранжевый Юпитер с его вращающимся красным, почти кровавым пятном, то мой детский страх вновь посетил меня. Я не видел планеты, передо мной был зловещий желток с кровавым зародышем.

Было ощущение, что в этом кровавом пятне зарождается нечто ужасное, зловещее, неотвратимое, как сама Немезида. Понимаешь, Крис, я воспринял Юпитер, как предупреждение о том, что… – Щербаков замолчал, словно, передумав озвучивать окончание фразы.

– Что нас ждёт несчастье? – предположил Ланц.

– Возможно, ты прав, – Сергей встал. – Извини, дружище, я что-то устал от воспоминаний.

– Да, конечно… – Ланц пережил странное, тревожное ощущение. – Неотвратимость беды… Немезида… Возможно, что-то я сделал не так? Но, что?…

Происшествие с Юпитером осталось в прошлом. Вновь наступили серые, монотонные будни, когда один день, мало, чем отличался от другого. Кто бы мог подумать, что, такой манящий и таинственный на Земле космос, здесь, в космическом полёте, превратится в мрачное однообразие из немигающих звёзд.

Третий месяц полёта подходил к своему завершению. Не находя себе определённых занятий, члены экипажа, всё чаще, уединялись в своих каютах. Всё реже они собирались вместе, всё реже слышался смех в коридорах и отсеках звездолёта.

Шон Берк, всё чаще, ловил себя на мысли, что он потерял интерес к цели полёта. В его оценках некоторых событий появилось равнодушие и безразличие, которое он старался не замечать, но оно не давало покоя. Он знал, что подобные чувства охватили и других.

Особенно, это касалось Грэма, Анни и Туны, которым не хватало работы на каждый день, помогающей отвлечься от подобных, негативных мыслей. Длительное бездействие стало бедой номер один, и необходимо было найти противоядие и от него.

Не найдя ничего более подходящего, Шон решил предложить открытый разговор на эту тему. Посовещавшись с Крисом, Берк назначил общий сбор на следующий вечер.

Все собрались в пилотском зале. За последний месяц это был первый общий сбор. В последний раз собирались, когда праздновали день рождения Анни. Шон и Крис вели собрание. Начал заседание командир звездолёта.

– Начнём с новостей. Могу вас поздравить с началом полёта в открытом космосе. Если быть точными, то мы удалились от Солнечной системы, почти, на три миллиарда километров. В сравнении с предстоящим полётом, можно сказать. Что кожицу яблока мы уже прогрызли.

Крис заметил улыбки и, используя некоторый подъём настроения экипажа, поспешил передать слово руководителю экспедиции.

– Что касается расстояния, – продолжил начатую Крисом тему Шон Берк. – Я уверен, что мы проделаем тоннель до самого центра яблока Вселенной, тем более что мы уже вгрызлись в него и достаточно уверенно.

Впрочем, как показал имеющийся опыт нашего полёта, гораздо сложнее преодолеть время полёта. Однообразность дней выбивает многих из нас, и меня, в первую очередь, из нормального ритма жизни. На Земле мы были загружены работой, и это спасало от ненужных мыслей. Думаю, что нам не помешало бы и здесь выделить рабочие часы для всех членов экипажа, не исключая ни одного человека. – Осмотрев недоумевающие лица, Шон добавил. – Чем следует заниматься каждому, мы обдумаем на досуге, предварительно поговорив с каждым членом экипажа. Уверен, занятия найдутся для всех.

– Шон, успокойтесь, не всё так печально, как кажется, – перебила Анни взволнованного, от затронутой темы, руководителя экспедиции. – Вы во всём правы, кроме, одного – это прогноз на более далёкое будущее.

– Выходит, я поспешил и опередил события? Ничего страшного, просто, немного волнуюсь. Однако замечу, что болезнь проще предупредить, чем её лечить. Я прав, Туна?

– Несомненно, – поддержала его слова медик звездолёта.

– Вот видишь, Анни, даже Туна согласна, что проблема существует, и нам предстоит предупредить её развитие. Крис, если правильно понял, сегодня мы слушаем сообщение астронавигаторов. Уверен, всем будет интересно узнать, как и куда мы летим.

– А ещё интереснее узнать, как сможем вернуться? – добавил Щербаков, стараясь разрядить обстановку.

Шон сел на свободный стул, уступая место Беате.

Глядя на эту молодую девушку, в первую очередь, бросалась в глаза её яркая внешность. Среднего роста, с вишнёвого цвета волосами, стройной и, удивительно, хрупкой фигурой, зелёными глазами и немного полноватыми губами, – всё это не вызывало и тени сомнения в её принадлежности к прекрасным француженкам, которые не раз поражали мир своей женственностью и красотой.

Всегда, держащая себя уверенно, обладающая великолепной эрудицией и тактом в разговоре, все эти качества говорили о хорошем домашнем воспитании. Её родиной была Австралия. Родители Беаты эмигрировали в эту удивительную страну из финансовых соображений.

Её отец вёл своё фермерское хозяйство. Не смотря на недостаточность образования, родители дали дочери хорошее воспитание, а в дальнейшем и образование, отправив её учиться во Францию.

Ещё в раннем детстве Беата удивляла своими необычными рисунками. В отличие от своих сверстников, она не прибегала к простому копированию окружающих её обычных предметов, а, отыскивая едва уловимое сходство с различными предметами, животными, растениями, изображала увиденное причудливыми пейзажами или фрагментами дикой природы. Её рисунок гостиной с камином поразил всех, кто его видел.

Это был настоящий зоопарк, а точнее, уголок дикого леса. Камин преобразился в зевающего бегемота, пуфики стали спящими черепахами, угловой диван охотился за белым кроликом, причём, сам нападающий оказался огромным аллигатором, а прототипом кролика стала китайская ваза, стоящая на полу.

Вся мебель пришла в движение, словно проснувшись в новогоднюю ночь, когда всякое чудо возможно. Стоило внимательнее вглядеться в очертания гарнитура или другой утвари, и сходство с выбранным животным сразу же бросалось в глаза.

Чем старше становилась Беата, тем, всё больше, удивляли её зарисовки. Всё чаще в них появлялись космические сюжеты. Первый взгляд на рисунок мало что прояснял, казалось, он не несёт в себе ясной, понятной всем информации. Пространство, словно запутанное в себе самом, представало в странных линиях. Стоило отвести взгляд от увиденного, как в сознание постепенно вкрадывалось ощущение чего-то непонятного.

Эта неудовлётворённость, гложущая, не дающая покоя, заставляла вновь вглядеться в переплетение линий. Только со второго, третьего просмотра рисунка, человек начинал что-то понимать, размышлять и внимательно наблюдать за тонкой, скрытой мыслью художника.