Юрий Леляков - На пороге Галактики

Ой… А — Селиверстов? — спохватился вдруг Кламонтов. — Студент мединститута! А там — тоже лягушки… И как с этим у него — экстрасенса? Или нет… Встретились-то в университете… Хотя я его там раньше не видел… Или — вообще не тот, за кого его принимаю? Но кто же тогда?»…

…И тут Кламонтову показалось: он… как-то ощутил присутствие Селиверстова, и даже — его мысли! И он снова — не пройдя и нескольких шагов — остановился и прислушался…

«Хельмут, это ты? — донеслось уже отчётливее. — Хельмут, где ты?»

«Где я? — переспросил Кламонтов, не замечая, что говорит вслух. — Иду вверх от трамвайной остановки у главпочтамта. А ты где?»

«Значит, я иду прямо за тобой. Подожди меня там…»

Кламонтов обернулся — но увидел лишь ещё один сворачивающий трамвай. От неожиданности он не знал, что подумать. В самом деле он, услышав мысль Селиверстова, ответил на неё? Или — игра воображения, отразившая то, о чём он думал, и — вдруг понял — подсознательно ожидал? Или… того хуже — что-то расстроилось во взаимоотношениях сознания с подсознанием? Но осталось только ждать, чтобы проверить…

А трамвай подошёл к остановке — и тротуар заполнился толпой вышедших из него людей. Но перед тем Кламонтов успел заметить: дальше до перекрёстка улица была пуста… И в толпе, вышедшей из трамвая — никого похожего на Селиверстова не оказалось. И спустя какое-то время Кламонтов уже готов был подумать, что это игра воображения, и уйти — но тут Селиверстов появился из поравнявшейся с ним толпы.

— Ах, вот ты где… — сразу начал он. — Но зачем ушёл оттуда? Я же сказал — выйду совсем ненадолго. Отметиться на лабораторной работе…

— А я не помню, как ты уходил… — удивлённо ответил Кламонтов. — И не помню, чтобы ты это сказал. Правда, сам — ну, как бы отключился. Был в каком-то полусне…

— Или я действительно только хотел, но не сказал, что скоро вернусь, — усомнился Селиверстов. — Да, уже вспомнил: меня что-то отвлекло. Не та ли самая человеческая душа в астральном коридоре? Или нет… Не всегда сразу понятно — что чувствуешь. Это кто не знает, так уверенно говорят: кто — Высшая Реальность, кто — галлюцинации… Очень у них всё просто… А какая-то человеческая душа — явно чем-то привязана к вашему зданию… Не знаешь, кто бы это мог быть?

— Не знаю, — ответил Кламонтов. — На моей памяти никто из студентов и преподавателей там не умирал… Да, но подожди — где ты отмечался на лабораторной работе? Неужели ты — студент нашего факультета? Но я помню, ты собирался в мединститут… И там, у нас, мы даже не встречались ни разу… — вдруг решился Кламонтов, правда, уже не зная, какого ответа ждёт. Тем более — Селиверстов мог поступить за время его академотпуска…

— Да, студент мединститута, — подтвердил Селиверстов. — И тоже — лягушки… И тоже не всякий решится взять на душу грех — хотя не всякий и чувствует, скажем так, что-то особенное. А кто не чувствует — тому не объяснишь, что чувствуют при этом другие. Учебная программа, видите ли… Такие дела с новой эпохой чистой духовности — которая конкретно до нашего института всё никак не дойдёт… Ну, а почему часть наших занятий проходит у вас — так временно, пока наш корпус закрыт на ремонт…

— И всё-таки — студент… — ответил Кламонтов, поняв, что Селиверстов слышал его мысли и решил сразу снять сомнения. — А я уж, признаться, готов был подумать всякое…

— И может быть, как раз правильно думал… Да я и так о многом хотел тебе рассказать. Тем более — насчёт телепатии ты уже убедился. А разряды… Бывают у меня — в форме спонтанных телепатических контактов на волне сильных эмоций, например — когда чувствую какую-то несправедливость, враждебность… Ну, как тебе объяснить… Вот был у нас в школе случай: учитель физкультуры начал рассуждать вроде бы о честности и доблести в спорте — и вдруг понёс насчёт конкретного ученика, освобождённого по болезни: он, видите ли, симулянт, ненадёжный товарищ, в разведку с ним не пойдёшь, и всё такое. А я слушал — и вдруг подумал: с таким успехом можно придраться к применению лично им, этим учеником, допинга на Московской Олимпиаде! И что ты думаешь? Учитель ляпнул это вслух, всему классу! Потом, правда, пытался объяснять, что его не так поняли… Или бывало: на последних уроках уже нет сил думать, а тут ещё надо записать в дневник домашнее задание, и тоже просто от усталости на ум приходит подобное, а назавтра оказывается — задание, причём сразу у многих, записано, к примеру, так: по литературе — представить свой вариант второго тома «Мёртвых душ»; по математике — опровергнуть Великую теорему Ферма или квадратуру круга; и даже вот помню, было по военному делу — провести в детском саду учебную атомную тревогу! Учителя, конечно, возмущались, но и свалить не на кого — сами диктовали задания. Да, но это ещё что… Вот с людьми определённого типа — ну знаешь, есть такие: без больших целей, идей, за которые стоило бы бороться, но с вечно уязвлённым самолюбием, готовы часами рассуждать, как их где-то «затирают», не дают куда-то там «пробиться», хотя куда, с чем, ради чего, непонятно — так вот, с такими у меня бывали вообще поразительные случаи. Один даже совершенно серьёзно заявил — будто у них на работе, кто критиковал директора на собрании, уводят в отдельную комнату, оттуда сбрасывают в глубокие ров, а потом трупы достают и съедают у директора на даче! Такие у некоторых комплексы… А какие истерики закатывали, сравнивая свой заработок с заработком начальства, не бедные в общем-то люди! А — фронтовые и лагерные воспоминания людей, никак не подходящих по возрасту? И — почти точно по газетам, которые я сам незадолго до того читал! Вторая половина 80-х, шквал разоблачительных публикаций, многих вдруг «озарило»: вся история страны тех времён — история Гулага, и ничего больше! А взрослые вообще любят лезть в душу к молодым со своим прошлым — будто без нашего потрясения от их слов сами в нём не уверены… И тоже, как иногда не подумать ненароком: ну скажи уж, что был там-то и там-то! И что ты думаешь — прямо сразу об этом и начинают! А я хоть и удивлялся, конечно, как возможно, чтобы так часто случались такие совпадения, да и в каком же возрасте, получалось, эти люди сидели в лагерях или командовали взводами и ротами — но полагалось верить, что и не может быть ничем иным, кроме совпадений, вот я и верил…

— Ну и… когда понял, что — не просто совпадения?

— Да кажется, после того самого медосмотра. Да, я тебе сразу не рассказал… Нас сначала собрали в военкомате, и один офицер стал распространяться о готовности отдать жизнь, долге умереть по приказу, и тому подобном — всё с таким презрением ко всему мирному, гражданскому, и самой человеческой жизни, что передать трудно. А я тоже вдруг подумал: это тут, в мирной обстановке, хочешь выглядеть… будто тебя уже взрослым и военнообязанным под грохот снарядов родил какой-нибудь БТР согласно уставу, а посмотреть на тебя в Карабахе — с твоим самурайским презрением к жизни… И что ты думаешь — он тоже вдруг как ляпнул что-то о доблести умереть за императора Японии, не отдав «москалям» Курильские острова, Сахалин и Карабах! Все буквально обмерли — но нам сразу объяснили: он немного тронулся умом в Афганистане — и от греха подальше повели к вам в поликлинику. А там — после разговора с тобой я ещё услышал разговор двоих сотрудников про бюрократию в медицине: ну, знаешь, эти учёты покусанных собаками, пострадавших от гололёда, госпитализированных без такой-то справки, и отдельно — всевозможного начальства, ветеранов, призывников, иностранцев, иногородних, ещё кого-то… И тоже подумал: вот бы для полного эффекта — протокол посмертного вскрытия должен был быть подписан самим покойником! А потом вдруг узнаю: кто-то из вашего начальства действительно отдал распоряжение брать у больных какие-то такие дурацкие и совершенно незаконные подписки на случай смерти, что уже встал вопрос, здоров ли он сам…