Александр Звягинцев - Принуждение к любви

- Ты знаешь, моей маме уже много лет - я ведь была очень поздний ребенок, - вдруг печально сказала Разумовская. - В последнее время она страшно сдала. Вдруг совершенно невыносимо одряхлела. Но не хочет этого признавать. Все время пытается что-то делать - готовить, покупать продукты, сама тащится за пенсией, хотя ноги уже не несут… В результате я все время боюсь, что она спалит кухню. Или окажется под машиной. В магазине ее обворовывают, пенсию какие-то подонки вытащили… Я пытаюсь ее убедить, что не надо все это делать, а она обижается, все время вспоминает, какие сумки таскала когда-то домой после работы, как сама делала в доме ремонт! Да помню я эти сумки, ну и что? Кончилось это время. И не вернется. Надо только признаться себе в этом и не усложнять жизнь - другим и себе в первую очередь. Это и к нашей разлюбезной державе относится.

- Хорошо-хорошо, - успокоил ее я. - С матерью-родиной мы разобрались, с ней мне все ясно. А вот какую судьбу вы готовите нэньке Украине? Если это, конечно, не секрет?

- Этому секрету сто лет в обед! Ты помнишь, что писал Трубецкой о независимой Украине?

- Представь себе, помню. Без всякого Google. Независимая Украина может быть только антироссийской…

- И что тебе еще надо? Напомнить, что Украина самая большая и развитая из бывших советских республик? Что она расположена между Россией и Западом? Здесь чистопородных славян больше, чем в России, инородцы практически отсутствуют. Сложи все это, и что ты получишь? Идеальный и реальный противовес российской опасности. Это будет самое прочное и болезненное кольцо в ноздре медведя! Самое тяжелое и прочное ярмо. Газовые войны, из которых не будет пристойного выхода, споры из-за флота и Севастополя, русского языка и металлургии… Мальчуган, ты сам знаешь, что все это неизбежно, причем на годы, на десятилетия вперед. И каждый раз новая Украина будет тащить Россию в международные суды, к международным экспертам, и Россия сама будет умолять: рассудите нас, господа хорошие! И господа рассудят. С великим удовольствием. Еще и поинтересуются: а как вас судить? По закону или по совести? Вот так, мальчуган. Так что за Украину не беспокойся. Это будет новый центр славянства, православия, постсоветских государств. Но центр, ориентированный на Запад и весьма предсказуемый. Никаких извечных московских сюрпризов и зигзагов, от которых у впечатлительных господ европейцев мороз по коже дерет или приступ диареи наблюдается. Никакой ненависти к католикам и протестантам. Наоборот, здесь абсолютно реально объединение христианских церквей. Господи, Ледников, это же арифметика для первоклассников! - укоризненно протянула Разумовская. - И вообще, спроси об этом у своего отца, он тебе все объяснит лучше меня.

- У кого? - опешил я.

- У своего папы, - хладнокровно повторила она.

Ай да Анетта! Ай да сукин сын! Что она там еще мне приготовила?

- Не помню, чтобы я вас знакомил.

- А мне не требуется чья-то помощь, если мне нужно познакомиться с мужчиной.

- И где же это случилось?

- Что-то ты сегодня туповат, мальчуган. Не представляю, как ты работал следователем. Так вот, познакомилась я с твоим отцом по телефону. А звонила не для того, чтобы поведать ему о наших с тобой человеческих слабостях и грехах…

- Для чего ты еще могла ему звонить?

- Я работаю, Ледников. Тружусь. Как вол. Где-то год назад мы начали проводить опросы серьезных экспертов для составления прогноза событий на Украине. Не наших же самовлюбленных политтехнологов и некомпетентных дипломатов было опрашивать? Мы такими глупостями не занимаемся. Поэтому нашли людей, связанных с Украиной, знающих ее историю, понимающих, чем тут люди живут и дышат. Мы работаем таким вот манером. Когда я увидела в списке фамилию твоего отца, я решила позвонить ему сама. Было любопытно поговорить с родителем моего милого мальчугана.

- Странно, он мне ничего не сказал…

- Почему странно? Я же говорила с ним про Украину, а не про твои сексуальные замашки. Вряд ли он из тех, кто докладывает домочадцам о каждом своем телефонном разговоре. И знаешь, мне показалось, он куда трезвее тебя смотрит на жизнь.

- Ага, а потом упрекает меня в цинизме.

- Ну, тут он не прав, честное слово! Хочешь, я позвоню ему и расскажу, какая ты романтическая натура? И приведу пару примеров поживописнее?

- Боюсь, ты не сможешь чем-то удивить отца…

- Так давай попробуем удивить друг друга, мальчуган!

Она вдруг очутилась за спинкой кресла, на котором я сидел, ее руки оказались на моих плечах, а потом одна из них проникла за ворот пуловера и поползла прямо по моей голой груди. А потом ее пальцы чуть сжались…

И тут запел мой мобильник. Это был Веригин. А сообщил он мне, что его срочно отзывают в Москву в связи с чьей-то там болезнью, билет на самолет у него на руках и вряд ли нам удастся поговорить, времени в обрез.

Судя по всему, говорить со мной у него никакого желания не было. Он собирался попросту улизнуть. Это было ясно как божий день!

Но тут уже я уперся. Сказал, что поговорить, прежде всего, в его собственных интересах. И мы могли бы встретиться прямо сейчас где-нибудь в центре. Женька помялся, а потом предложил увидеться на бульваре Шевченко у памятника Ленину, напротив Бессарабского рынка. Через полчаса.

Разумовская смотрела на меня вопросительно. Было странное ощущение, что она в курсе наших с Веригиным дел. Она вообще вдруг оказалась в курсе слишком многого.

- Кажется, мальчуган, у нас наклевывается свободный вечерок? - игриво спросила она.

Ах, какая она догадливая!

- У меня так точно. А вот как у тебя, не знаю.

- Неужели ты думаешь, я не пожертвую ради своего мальчугана какой-то там революцией? Обижаете, мужчина! Романтическое свидание в матери городов русских - я не могу такое пропустить. Иначе репутация моя будет безнадежно подмочена.

- Где мы увидимся?

- Здесь нам могут помешать в самый патетический момент, а у тебя, я думаю, нас никто не хватится. Если ты, конечно, не остановился в каком-нибудь рабочем общежитии.

[10]

Толпы людей с оранжевыми флагами спускались по бульвару Шевченко на Крещатик. Среди них было очень много молодых и даже совсем юных лиц, и потому больше всего они походили на футбольных болельщиков или фанатов рока. На этих лицах было много искреннего воодушевления. Особенно хороши были девушки с сияющими глазами, которые шли, как бы пританцовывая, словно на бразильском карнавале или славянском гулянье.

Глядя на них, трудно было представить, что эти празднично возбужденные и привлекательные в своем порыве люди имеют какое-то отношение к тем планам, о которых мне поведала Разумовская. Но это ничего не значило и ничего не отменяло.