Анатолий Ириновский - Жребий

Не оставляй меня, Господь!..

— Ну, — сказал спокойно Тимофей Сергеевич, — что надо?

А тот, нахально развалившись в кресле, циничный и посверкивающий своей робой, смотрел на него надменно и дерзко улыбался.

— Охристосывался, значит? — говорил. — Бабку сердолюбную на золотишко расколол? Так-так-так…

— Ты зачем приперся? — грубо оборвал его Нетудыхин.

— Да на крестик твой полюбоваться. Когда же я могу еще тебя раздетым узреть?

Выплыли сами собой еще три строки:

…Ведь я твоя и кровь и плоть.

Не покидай меня, когда

Над мной безумствует беда.

Поднялся с дивана, прошел к письменному столу и взял тетрадь и ручку. Спиной чувствовал, как Сатана наблюдает за ним.

Вернулся на диван, записал первое четверостишие.

Сидящий в кресле презренно изрек:

— Пиит!

— Не лезь! — сказал Нетудыхин.

— Напрасно стараешься. Все прах. Все тлен. Хоть огнем ты выжги свои строчки.

— Кровью надо писать, кровью! — ответил Тимофей Сергеевич.

— Ага. А еще лучше мочой: она быстрее выветривается.

— Дурак! — сказал Нетудыхин резко. И написал дальше:

Я знаю, воля в том Твоя,

Чтобы распят был ими я.

Но в муке этой роковой

Побудь еще, побудь со мной!

— Жалуешься? — не отставал Сатана. — Ему на меня жалуешься, кляузник паршивый! Между прочим, как мне доложила служба подслушивания, Он собирается тебя навестить.

— Кто? — не понял Нетудыхин.

— Да Тот, к которому ты так взыскуешь. Докатился-таки, наверное, до Него твой истошный вопль. Так что, жди Гостя. Ты удостаиваешься величайшего визита в своей жизни. Но спрос с тебя теперь будет не за то, что ты договор наш объявил недействительным, а за то, что ты меня предал. Уразумел? Держись, субчик-голубчик! Беседы и уговоры кончились! Крестик тебе этот дорого обойдется!

— Не мешай! — почти задыхаясь, отвечал Нетудыхин.

Мысль в нем клокотала, и надо было ее мгновенно зафиксировать, пока она еще не распалась. Нетудыхин продолжал:

Они не ведая творят.

"Распни его! Распни!" — кричат.

Солдаты Рима и евреи,

Я в мир пришел добро посеять.

А что не поняли меня,

Так это заблужденье дня…

В прихожей гавкнул Кузя и замолк. Сатана от неожиданности вздрогнул. Что-то собаке снилось.

— Будешь мешать, — сказал Тимофей Сергеевич зло, — сейчас позову Кузьму. От тебя одни потроха полетят. Усек?

— Шкрябай, шкрябай, — сказал Сатана. — Я подожду.

"Заблуждение, — перечитал Нетудыхин. — Нехорошее слово. Казенное какое-то. Ладно, потом подыщу более точное."

Толпа истерично конвульсировала в его сознании и жаждала распятия Мессии. Старая женщина трясущимися руками тянулась к лицу Иисуса, все пытаясь его оцарапать. Пилат виновато поглядывал в сторону Христа. И Нетудыхин записал:

Пилату стыдно за себя,

Но я ему прощу любя.

Отныне, с высоты Голгофы,

Начнется новая эпоха.

Воды, воды, воды хочу я!

И тычут губку мне сырую,

И обжигает уксус рот —

Прости меня, Искариот.

О миг последний, миг сакральный

В судьбе моей многострадальной!

О как устала моя плоть,

Прими меня, прими, Господь!

Нетудыхин пробежал весь текст и положил тетрадь на стол.

— Ну, — сказал он, — так зачем же все-таки изволили пожаловать? Подпугнуть меня? Ночь, явление Сатаны — еще бы! Устаревший трюк, милорд! Ах, да, еще и Господь, оказывается, собирается ко мне в гости! Скажите, важная птица: Тимофей Сергеевич Нетудыхин! Ты что чушь тут несешь? Или хочешь подсунуть мне какого-нибудь проходимца и выдать его за Творца? Так я и поверил тебе!

— Моя служба меня никогда не обманывает, — сказал серьезно Сатана. — У меня ребята хлеб свой честно отрабатывают. Вы можете мне верить или нет — это ваше дело, но Он будет у вас обязательно.

— Это почему же лично у меня? Я же сомневаюсь в Его существовании.

— Откуда мне знать? Он со мной своими планами не делится. Мне известно только Его правило: для Него каждая душа важна.

— А твои какие тут интересы? Или ты, может быть, переборщил в своих функциях по отношению ко мне и теперь побаиваешься, чтобы тебя не взгрели?

— Ой, ой, ой! Великий страдалец нашелся! Иов! Ваши мучения еще впереди. Я к вам так заглянул, мимоходом. Как к старому знакомому. Ну и, конечно, на крестик взглянуть.

"Ишь ты, тварь, изворачивается!" — подумал Нетудыхин. Но ответил:

— Такие знакомые, как ты, дражайший, у меня еще на Воркуте валенки увели.

Тимофей Сергеевич посмотрел на окно, за которым зияла черно-синяя ночная бездна. А действительно, что можно сказать Творцу, если такая встреча вдруг представилась бы? О чем-то Его просить? Или объясниться в любви, в которой Он, может быть, совершенно не нуждается? Нет, не верил Нетудыхин в эту столь ошарашивающую новость. Просто этот провокатор опять что-то задумал и подсовывает ему своего кадра вместо Творца.

В комнате послышался какой-то равномерный шум. Чем-то он напоминал по звучанию шум проснувшейся после зимней спячки пчелиной семьи. Шумело в голове у Нетудыхина, шумело в ушах. Неожиданно оконный проем начал наливаться матовым светом. Он не резал глаза, и комната постепенно наполнялась им, как луговая впадина утренним молочным туманом.

— Вот Он! Это Он! — закричал Сатана. — Я же вам говорил, а вы не верили!

Лампа на столе вдруг замигала и потухла. Нетудыхин поднялся с дивана и приблизился к окну. Он ожидал в нем увидеть того классического старца, того Саваофа, которого он воображал себе по христианским канонам. Но никого не было. Из окна лился лишь один ровный мягкий свет.

Нетудыхин перекрестился. Сатана, распростертый ниц, казался мертв. Легкий жужжащий шум все продолжался. Потом Нетудыхин услышал:

— Ты не испугался, дитя мое блудное?

— Нет, — сказал дрогнувшим голосом Тимофей Сергеевич. — Но я бы хотел видеть Твое лицо.

— Нельзя. Узревший меня уходит немедленно в царствие мое. А у тебя еще много дел недовершенных здесь. Живи, успеешь. Тебе как живется? — Нетудыхин не отвечал. Что ему было говорить? — Ты чего молчишь? Правду мне сказать боишься?

— Да плохо вообще-то, — с досадою сказал Тимофей Сергеевич. — Зла кругом много. Тип тут один ко мне приклеился, как банный лист… Но очень много Зла. Везде несправедливость, кровь, войны… Дьявол расходился не в меру, — идя уже на "ура", рубанул напрямую Нетудыхин и посмотрел через плечо, ожидая увидеть на полу скорчившегося Сатану. Но тот куда-то испарился.

— Знаю, — сказал с грустью Творец. — Самому от этого знания горько бывает. Только на Сатанаиле, я должен тебе заметить, лишь часть Зла лежит. А в основном-то оно от вас, от людей, исходит.

— Но ведь так же жить нельзя! — сказал Нетудыхин.

— Нельзя, — согласился Творец.

— Так что же нам делать? — спросил Тимофей Сергеевич. — Мы же скоро перегрызем друг другу глотки и исчезнем как вид. Средства истребления постоянно совершенствуются. Мир наполнен страданиями. А человек с каждым днем становится все мерзостней и агрессивней. Может быть, в нашем сотворении была допущена какая-то ошибка?