Клиффорд Саймак - Земля осени

Он сложил фотографии, втолкнул их в пакет и положил в карман. Вылез из автомобиля и побрел к берегу реки. Река, заметил он, была не шире десяти футов, но разливалась у запруды. Трава была вытоптана — наверняка здесь сидели рыбаки. Рэнд присел в одном из таких мест и осмотрел пруд. Течение шло вплотную к берегу и, наверное, подмывало его; там, в омутке, могла лежать рыба, которую искали отсутствовавшие сейчас рыбаки, болтая своими червяками на концах длинных бамбуковых удилищ и ожидая клева.

Место было приятное и прохладное, затененное большими дубами, растущими на берегу около моста. Откуда-то с дальнего поля доносился приглушенный шум жнейки. На воде возникала ямка, когда рыба подходила к ее поверхности, всасывая плывущую мошку. „Хорошее место для стоянки, — подумал Рэнд. — Чтобы посидеть и отдохнуть некоторое время". Он попытался вытряхнуть заботы из головы, стереть воспоминания и забыть о фотографиях, притвориться, что ничего не случилось, что не было ничего такого, о чем нужно было бы поразмыслить.

И тут он обнаружил, что ему все же есть над чем подумать. Не над фотографиями, а кое над чем из того, что сказал ему день назад Стерлинг. „А вот интересно, — сказал тот, — если человек уйдет очень-очень далеко, не сможет ли он оставить все это позади?" „До какого отчаяния должен дойти человек, — подумал Рэнд, — чтобы задать этот вопрос Может, даже и не отчаяться, а просто дойти до точки. Встревоженный, одинокий, усталый и не видящий конца своим бедам. Либо такой, либо тот, кто страшится будущего и знает, что, может быть, через несколько лет (и не слишком много их пройдет, ведь приемщик смог узнать на фотографии приятеля) боеголовка ударит по маленькому городку в Айове и разрушит его. Конечно, нет особых причин разрушать именно его. Это не Лос-Анджелес, не Нью-Йорк, не Вашингтон, не важный порт, не крупный промышленный центр, не транспортный узел и не резиденция правительства. Просто-напросто городок подвернется кому-то под руку. А может, и по ошибке, из-за того, что что-то не сработало, кто-то просчитался. Хотя это-то большого значения иметь не будет, потому что страна, а может, и вся цивилизация к тому времени уже исчезнут. Несколько лет, — сказал себе Рэнд, — и дело дойдет до этого. После всех трудов, после всех грез и надежд мир придет именно к этому".

Это было именно то, от чего человек хочет сбежать, надеясь со временем позабыть об угрозе. „Но для того, чтобы уйти, — неторопливо подумал он, — надо найти отправную точку; невозможно уйти от всего, просто отправившись куда-то".

Это было пустой мыслью, проблеском воспоминания о беседе со Стерлингом, и, праздно сидя на берегу речушки, он почувствовал привлекательность этой мысли, задержал ее, не дал ей уйти, как это бывает со всеми ленивыми мыслями.

Пока он сидел там, смакуя эту мысль, другая мысль, другое место и другое время подкрались к нему, и внезапно без сомнений, без реальных раздумий, без поиска ответа он понял, что знает место, откуда можно отправиться.

Он, на мгновение испугавшись, застыл, чувствуя, как глупо попался в плен собственной фантазии. Ведь все это подсказал ему здравый смысл, все, что есть. Горькие раздумья потерпевшего поражение человека, пока он бредет по бесконечной дороге в поисках работы; потрясение от увиденного на фотографиях; какое-то странное, гипнотическое свойство этого тенистого пруда, места в стороне от жесткого, как камень, мира, — все вместе и вызвало эту фантазию.

Рэнд встал и побрел к автомобилю, но по дороге вновь увидел внутренним взором это особое место отправления. Он был ребенком. Может, девятилетним, может, десятилетним. И он набрел на маленькую долину (не овраг, но и не совсем долина), расположенную пониже к реке от дядюшкиной фермы. Он никогда не бывал там раньше и потом туда тоже не ходил, потому что на ферме было так много забот и так много дел, что времени вообще куда-нибудь пойти просто не хватало. Он попытался припомнить обстоятельства своего похода туда и понял, что не в силах этого сделать. Все, что он мог вспомнить, казалось ему одним-единственным волшебным мгновением, как будто он увидел единственный кадр идущего фильма — один-единственный кадр, запечатлевшийся в памяти. Почему? Потому что свет, озарявший лощину, был необычен? Потому что на мгновение он взглянул на мир иными глазами, иными, чем раньше и позже тоже? Потому что почуял незатейливую правду за внешней обыденностью мира? Не в том дело — он видел в этот момент волшебство.

Рэнд вернулся к автомобилю, сел за руль, посмотрел на воду, на мост и поля за ним, но вместо них увидел карту. Выехав на шоссе, он свернет не направо, а налево, обратно к реке и городу, и, прежде чем доберется до них, повернет на север, на другую дорогу, и долина волшебного мгновения окажется менее чем в ста милях впереди.

Он сидел и разглядывал карту, цель оформлялась у него в голове. „Достаточно глупостей, — сказал он себе, — волшебного мгновения не было, никогда такого не было; а когда я доберусь до автострады, то поверну направо и буду надеяться, что работа будет ждать меня, как только я достигну Чикаго".

Когда он доехал до автострады, то повернул не направо, а налево.

Рэнд двигался прямо к цели, как будто еще тогда знал, что вернется, и специально запомнил путь. Остановил машину у выхода долины, где дорога кончалась, и пошел пешком вверх по маленькой долине. „Вполне могло случиться, — сказал он, впервые признаваясь себе, что вовсе не был так уверен, как думал, — что я не нашел бы этого места, что мог бы заблудиться, мог бы пройти всю долину и не найти волшебного места или мог бы пройти мимо него, рассматривая его другими глазами и просто не распознав".

Но оно все еще было там, и он остановился, всмотрелся и узнал; снова ему было не то девять, не то десять лет, и было видно, что волшебство оставалось нетронутым. Он нашел тропинку, которую не разглядел раньше, и пошел по ней. Волшебство не исчезало, и, когда он добрался до вершины, там стояла деревня. Рэнд пошел вниз по улице в безмолвном золоте солнечного света, и первым человеком, которого он встретил, была старушка, поджидавшая его у калитки палисадника, как будто кто-то предупредил ее, что Рэнд придет.

После того как Рэнд ушел от нее, он пересек улицу к дому напротив, по ее словам принадлежавшему ему. Он входил в парадную дверь, когда с черного хода постучали.

— Я — Молочник, — представился гость. Он походил на привидение: Рэнд видел и в то же время словно бы не видел его. Когда он отводил взгляд и потом возвращал его, он словно видел его впервые.

— Молочник? Да, мне, наверное, понадобится молоко.

— Кроме того, — сказал Молочник, — могу вам предложить яйца, хлеб, масло, бекон, все, что вам потребуется. В доме есть бидон с керосином, если понадобится зажечь лампу. Дрова запасены, а если потребуется, я подвезу еще. Растопка сложена слева от входа.