Джеймс Стивенс - Кувшин золота

— А Кэйтилин я люблю, — сказала Бригид, — и тебя тоже.

— И я, — сказал Шеймас.

— И вы мне нравитесь, детишки, — сказал Пан. — Идите, садитесь ко мне, и поговорим.

Дети подошли к Пану и сели по обе стороны от него, а он обнял их руками.

— Дочь Мурраху, — сказал он, — нет ли в доме еды для гостей?

— Есть коврига хлеба, немного козьего молока и сыра, — ответила та и занялась приготовлениями.

— Никогда не пробовал сыра, — сказал Шеймас. — Он вкусный?

— Конечно, — ответил Пан. — Сыр, сделанный из козьего молока, весьма крепок, и его полезно есть тем, кто живет на свежем воздухе, но не тем, кто живет в домах, потому что у таких людей не бывает аппетита. Таких убогих я не люблю.

— А я люблю поесть. — сказал Шеймас.

— Я тоже. — сказал Пан. — Все хорошие люди любят поесть. Голодный человек — хороший человек, а не голодный человек — плохой человек. Лучше быть голодным, чем богатым.

Кэйтилин, поставив детям еду, села перед ними.

— Не думаю, что это верно, — сказала она. — Я всегда была голодна, и это никогда не было хорошо.

— Если бы ты всегда была сыта, это понравилось бы тебе еще меньше, ответил Пан, — потому что когда ты голодна, то живешь, а когда не голодна, то живешь только наполовину.

— Чтобы быть голодным, надо быть бедным, — ответила Кэйтилин. — Мой отец беден, и в этом нет для него ничего хорошего, а только работа с утра до ночи, и она никогда не кончится.

— Мудрому плохо быть бедным, — сказал Пан, — и плохо глупому быть богатым.

Богатый глупец не думает ни о чем другом, как первым делом укрыться в темном доме, и там он утоляет свой голод, и будет делать это до тех пор, пока его голод не умрет, а сам он не станет навроде мертвеца; но мудрец, который богат, будет бережно сохранять свой аппетит. Все, кто были богаты долгое время, или богачи от рождения, много времени проводят вне своих домов, и поэтому они всегда голодны и здоровы.

— У бедняков нет времени на мудрость. — сказала Кэйтилин.

— У них есть время на голод, — сказал Пан. — Большего я от них не прошу.

— Мой отец — очень мудрый, — сказал Шеймас Бег.

— Откуда ты это знаешь, малыш? — спросил Пан.

— Потому что он все время говорит.

— И ты всегда слушаешь?

— Нет, сэр, — сказал Шеймас. — Когда он начинает говорить, я ложусь спать.

— Очень умно поступаешь. — сказал Пан.

— И я тоже ложусь спать. — сказала Бригид.

— И ты поступаешь очень умно, дитя мое. А когда говорит ваша мать, ты тоже ложишься спать?

— О, нет, — ответила Бригид. — Если мы ложимся спать тогда, мама щиплет нас и говорит, что мы — дрянные дети.

— Думаю, ваша мама мудрая женщина. — сказал Пан. — Что ты любишь больше всего на свете, Шеймас Бег?

Мальчик подумал и ответил:

— Я не знаю, сэр.

Пан тоже задумался.

— И я не знаю, что я люблю больше всего. — сказал он. — Что ты любишь больше всего на свете, Пастушка?

Кэйтилин смотрела на него.

— Пока не знаю. — тихо отозвалась она.

— Да хранят вас боги от этого знания. — промолвил Пан.

— Почему ты так говоришь? — спросила Кэйтилин. — Человек должен разобраться во всем, а когда он в чем-нибудь разбирается, он узнает, хорошо это или плохо.

— Это начало знания, — сказал Пан, — но это не начало мудрости.

— А что есть начало мудрости?

— Беззаботность. — ответил Пан.

— А что есть конец мудрости? — спросила Кэйтилин.

— Не знаю, — ответил Пан, помолчав.

— Может быть, еще большая беззаботность? — поинтересовалась Кэйтилин.

— Не знаю. Не знаю. — отрезал Пан. — Я устал от разговоров. — И, сказав это, он отвернулся от них и лег на лежанку.

Кэйтилин быстро отправила детей за дверь пещеры и поцеловала их на прощанье.

— Пан заболел. — сказал мальчик с грустью.

— Надеюсь, он скоро поправится. — пролепетала девочка.

— Конечно, конечно. — ответила Кэйтилин и поспешила назад к своему повелителю.

Вернувшись домой, дети рассказали Философу о своем походе. Философ подробно расспросил детей о внешности Пана, о том, как он принимал их, и о том, что он говорил в защиту своей порочности; когда же он узнал, что Пан ничего не ответил на его послание, он очень рассердился. Он попытался уговорить жену предпринять еще одно посольство, напирая на свое отвращение и презрение к этому богу, но Тощая Женщина ответила, что она — уважаемая женщина, что если ее уже лишили мудрости, то она не желает теперь лишиться также и доброго имени, что мужья всегда чего только не сделают, чтобы опорочить репутацию своих жен, и что хоть она и вышла замуж за глупца, она из-за этого еще не окончательно потеряла уважение к себе. Философ указал, что ее возраст, внешность и язык вполне гарантируют ей неуязвимость и против происков Пана, и против злословия, и что он не имеет в этом деле никакого личного интереса, за исключением научного, а также кроме добрососедского желания помочь Михаулу МакМурраху в его трудностях; но все эти соображения жена его назвала хитрыми и злодейскими уловками, обычными для всех мужей.

Таким образом, дело покуда совершенно зашло в тупик, и Философ решил, что представит его перед Ангусом О'гом и попросит его помощи и защиты от имени Клана МакМурраху. Посему он велел Тощей Женщине испечь ему две ковриги и стал собираться в путешествие.

Тощая Женщина испекла ему две ковриги и положила их ему в суму, а рано на следующее утро Философ надел ее на плечо и отправился в поход.

Выйдя к опушке соснового леса, Философ остановился на минуту, не вполне зная, куда идти, а затем тронулся снова в направлении Горта-на-Клока-Мора. Когда он переходил через Горт, ему пришло на ум, что хорошо бы вызвать лепреконов и поговорить с ними, но воспоминание о Михауле МакМурраху и проблеме, над которой работал Философ и след которой явно вел к лепреконам, ожесточило его сердце против соседей, и он прошел мимо тиса, не остановившись. Вскорости Философ пришел на каменистое, заросшее вереском поле, где дети нашли Пана, и, поднимаясь в гору, увидел Кэйтилин Ни Мурраху, шедшую неподалеку впереди него с небольшим кувшином в руке. Только что подоенная ею коза снова пощипывала травку, и, взглянув на идущую перед ним Кэйтилин, Философ прикрыл глаза в праведном гневе, а потом снова открыл в не столь уж противоестественном любопытстве, ибо на девушке не было одежды. Философ увидел, как она, зайдя за куст, скрылась в расщелине скалы, и, движимый гневом как на нее, так и на Пана, бросил он путь благочестия, поднимавшийся вверх по склону, и последовал за нею в пещеру.

Кэйтилин быстро выскочила на звук его шагов, но он с грубым словом оттолкнул ее:

— Пошла вон! — сказал он и вошел в пещеру, где сидел Пан.

Войдя, он сразу пожалел о своей грубости и сказал: