О'Cанчес - Пинка Удаче

— Поняла, в следующий борщ учту пожелания обоих. На второе запеченная форель с элементами овощного салата и юный отварной картофель, обжаренный в настоящем подсолнечном масле.

— Ура! Мне двойную порцию! А на третье?

— А почему не в оливковом, мамик? Фи… подсолнечное…

— Потому что мне, повару, вздумалось приготовить именно так. Желающие могут заняться лечебным голоданием немедленно, в пользу более покладистых.

Лён ухмыльнулся. Маму вообще ничем невозможно вывести из себя, вынудить кричать или браниться, в отличие от папы, который обычно тоже невозмутим, как фотография мумии, однако терпеть не может «дрельщиков» и «сверлильщиков» из соседних квартир. А дрельщиков полно — дом-то старинный, слегка обветшавший, пусть и престижный, — там ремонт, здесь переезд… Они сверлят, долбят и, тем самым, отвлекают папу от умных производственных мыслей, вот он и рычит временами. Папа даже дома работает: простым карандашом 2М рисует детские каракули, квадратики да ромбики, всегда на отдельных листках бумаги, какие-то формулы… типа из физики твердого тела… издалека не рассмотреть подробнее. Почертит, почертит, а потом все сжигает — есть у папы такая странная причудь. Вот, интересно: ну а если бы в доме у Меншиковых не было бы печки — мама гордится ее наличием и упорно обзывает камином, хотя никакой это не камин, а обыкновенная, выложенная изразцами печка — как бы он тогда свои листики сжигал? На электрической плите, что ли?

У папы должность… Лён никак не может запомнить названия… типа главного технолога… или завлаба… экспериментального производства в галошном цехе обувного завода… или фабрики? В школе, когда приходило время заполнения анкет, они, еще по Тимкиному примеру, раз и навсегда условились указывать так: мама домохозяйка, папа технолог на обувной фабрике. А Тимке в свое время эту формулу подсказала мама. Странная работа у папы и место работы странное, если вдуматься. Но дома он очень редко говорит о делах…

— Мам, а как, все-таки, правильнее: галоши или калоши?

Машке тут же понадобилось встрять:

— Конечно — ГАлоши, так благозвучнее.

— Я, кажется, не тебя спрашивал, а маму! Мам?

— Галоши — безусловно благозвучнее, тут наша Машенция права, тем не менее, в современной словесности гораздо чаще употребляется с «ка». Но и то, и другое употребление равно принадлежит нормам русского языка.

— А вот у папы на работе — как принято? Или как чаще?

— Этого я не знаю, это ты сам у него спроси. Дети, что будем на третье — компот или чай?

— И то, и другое!

— Компот! А потом чай! Мамик, а что к чаю?..

— К чаю сушеные псевдоананасовые кубики. К вечернему чаю, когда все соберутся, придумаем что-нибудь более кондитерское. Всем всего хватило?.. А себе я, с вашего разрешения, кофейку заварю.

Машка немедленно брякнула чашечкой в блюдце и построжала лицом.

— Мама! Не мы ли с тобою вместе смотрели по Сети, прицельно смотрели, как этот пресловутый кофе влияет на сердце и кожу лица? Почему бы тебе не испить вместе с нами чаю или компота? Или каркадэ?

— Потому что я хочу кофе.

Эмоции так падки на слова! Мама улыбнулась дочери, но ответила коротко, а это значит, что по данному вопросу в дискуссию вступать не намерена. Машка очень чутьиста на родительские настроения: мгновенно, как ни в чем не бывало, перескочила на тему высокой моды в Большом свете, и Лён пошел к себе.

— Мам, спасибо!

— На здоровье, дорогой. Я не поняла, Маш: была ведь уже вечеринка в английском стиле, например, с участием Дауни-младшего, они там что, каждый год повторяются?

— Мамик, я сама не понимаю, но там так написано было. Непременное условие — деталь одежды из Викторианской эпохи…

Женщины удивительный народ — ну как им не надоест обсуждать всякую чушь!

Лён прикрыл дверь, чтобы в комнату не долетали подробности чужой великосветской жизни, полез было в рюкзак за билетом и газетной таблицей (около рынка бесплатную газетенку подобрал, там целая стопка прямо на асфальте валялись)… расхотелось. Уроки учить в лом сегодня, телевизор смотреть — нечего там смотреть, тем более в дневное время… Музыка вся надоела… Позвонить кому-нибудь, что ли?.. Нет, у него же книга есть! Если вчера хорошо пошла, то и сегодня поможет отвлечься. Так, на чем он остановился…

Лён взял в руки увесистый томик и совсем уже, было, приготовился к чтению, но, вдруг, захотелось ему подбросить книжку в воздух, чтобы она вращалась в вертикальной плоскости… и выхватить ее из полета двумя пальцами правой руки… Получилось. А левой?.. А левой не очень. И еще раз… Лён переместился из центра комнаты чуть в сторону, чтобы люстру не задеть, попробовал подкинуть книгу повыше, к самому потолку. Потолки в квартире высокие: три тридцать, а когда-то — родители между собой обсуждали — были еще выше, три пятьдесят, но это не значит, что потолки в квартире опустились, скорее, напротив: за сто лет существования дома полы поднялись, настил на настил, паркет на паркет… Скрипнула дверь, брякнулась книга об пол…

— А вот и я! Не соскучился еще? О-о-о… Что я вижу: наш Лёник решил сбежать из дому в бродячий цирк!

— Стучать надо, когда заходишь!

— А я стучала, и громко.

— Угу, ты стучала в эту сторону двери, а надо с наружной.

— Ну и пожалуйста, вообще могу исчезнуть! — Однако Машка, наперекор обещанию, даже и не подумала никуда уходить: она стряхнула с ног шлепанцы, коротко разбежалась, и со всего маху прыгнула с разворотом в воздухе на Лёнькину тахту. А тахта — она же постель, когда в разобранном и застланном виде — очень жесткая и упругая, Машкины худые мослы в коротких носочках так и подлетели чуть ли не к потолку, ситцевое домашнее платье задралось некрасиво по самую эту… Мелькнула узенькая белая полоска между голых ног и Лён в бешенстве отвернулся.

— Что, дура, что ли?

— Нисколько.

— Тогда не фиг прыгать! Думаешь, мне приятно рассматривать твои дурацкие трусы?

— И никакие они не дурацкие, а очень миленькие. А ты извращенец, если столь невинные вещи вызывают в тебе бурю неадекватных эмоций.

— Вали отсюда, живо.

Машка прыснула в ладошку, но дальше доводить рассерженного брата остереглась, затараторила:

— Ну, извини, пожалуйста, Лёник! Я не хотела — это случайно получилось, честное слово! Вот клянусь! Я даже затылком апстену ударилась. Могу перекреститься. Я же не снимала при тебе колготки, я их заранее сняла, потому что к моему рассказу мои ноги имеют самое непосредственное отношение! Ну, Лёник, ну, прости, дорогой, я больше так не буду… прыгать.

Машка врала самым наглым образом, эти ее «больше не буду» Лён слышит ежедневно, вот уже много лет, по разным поводам, сестра неистощима на дразнительные выдумки. Эти ее клятвы ничего не стоят, пустое сотрясение воздуха. Ладно, как правильно сказали в каком-то фильме: что с них со всех взять, слабенький взбалмошный пол. Вот и жена, небось, такая же будет… Может, не жениться тогда и жить без забот? А с другой стороны — отцу ведь повезло?..