О'Cанчес - Пинка Удаче

— Что, ну — а что дядя Лук? При чем тут он? Да, видел я его костяшки пальцев и даже сам присутствовал, буквально на днях, при том, как он обстукивал их об голову какого-то чудика… Это называется — микроскопом гвозди забивать. Кстати сказать, какая-то фигня творится на Петроградке в последнее время, такое ощущение, что все вокруг только и знают, что докапываться к прохожим с целью помахаться! Вы, теперь, оба поаккуратнее, смотрите, где идете и куда заходите. И по темноте не шастать. Никогда раньше такого не было у нас в районе, я серьезно говорю. На днях, оказывается, налет на подпольное казино случился, позавчера, что ли… два жмурика в результате. Это от нас две минуты пешего хода. Короче говоря, дети мои, возвращаясь к нашим реалиям: как раз дядя Лук, которого я с самого сопливого детства очень уважаю и люблю, в этом вопросе очень слабый эталон и плохой пример, потому что он дилетант, кустарь-самоучка в тонком искусстве уличных драк, и ничуть не более того… Что — почему? Потому что вспыльчив, и заводится первый, и потому что бьет, куда ни попадя, не соразмеряя сил и обстановки… Но он писатель, гениальная личность не от мира сего, кабинетный житель, витающий в эмпиреях, ему и так можно, а нам с тобою, живущим на грешной земле, так нельзя. А тебе, Машенция, дева наша юная, вообще не фиг в мальчуковые драки встревать! Вынула трубку и заорала туда, с понтом дела, истошным голосом: «Помогите! Милиция! Адрес такой-то…» Вот это была бы действенная помощь брату, а не детский сад.

Машка немедленно съежилась — голову в плечи, острые лопатки наружу — и прыснула в ладошку:

— А я не догадалась, если честно. Пребывала в растерянности. Да, мы, женщины, прежде всего эмоционалки, а потом уже… Чувства у нас превалируют над холодным расчетом… Тимочка, давай я тебе тоже добавочки налью, там буквально четверть поварешечки осталось? Хочу посуду освободить и вымыть до маминого прихода.

— Я грибной не очень… ну ладно уж, налей. По-моему, я этого Рафа видел, в клубе… впрочем, их там целая кодла была… собирались молдаван-таксистов метелить, реванш, типа, брать… так что могу и ошибиться…

— В «Чугунной гире» видел?

— Ну, а где же еще? На Петроградке сейчас там самый модный тус. Помню, да, что у одного перстни были, а какие — не зафиксировал… Так ты говоришь, что этот Раф тебе грозился?

— Угу. Скулу демонстративно потрогал, когда уже к ментовозу шел, и орет, такой: «свидимся еще, я отзывчивый».

— Ясно. Мама с папой ничего знать не должны, понятно?

— Само собой.

— Машка, а тебе?

— Я, во-первых, не Машка, а Машенька. Не проговорюсь. Но если вдруг что — все всем расскажу, абсолютно всем! Я не позволю, чтобы самого маленького… самого доверчивого… самого незадачливого члена прославленной семьи Меншиковых… чтобы какие-то отморозки… нашего бедного несмышленыша…

— Чего-чего???

— Маня!.. Э, Лён, сел на место!

— Молчу, покорно молчу, ак кадавер, овечка среди хищников. Я буду свято хранить тайну. Тимочка, а ты что, хочешь побить этих двоих, да? Отомстить за честь семьи?

— Видно будет. Всё, звонят, я пошел. Э-э-э… тарелку…

— Тимочка, я сама помою, беги. Спасибо тебе за отзывчивость! И привет Лорику!

— Какому такому Лорику?

— Ну, Инге, Ирине… кому там еще… я же не могу всех твоих барышень запомнить… это было бы выше моих скромных сил…

Мне кажется странным мироустройство, в котором Камаринского пляшут, а хип-хоп танцуют. Но такова безумная логика любого искусства, и нам, профанам, ее не понять. Если выйти за фигурную металлическую ограду, отделяющую двор Большого Александровского лицея от Каменноостровского проспекта, и встать на тротуаре, затылком к хищному взгляду гранитного Ильича, то наискосок направо, метрах в ста пятидесяти, на четной стороне Каменноостровского проспекта, легко увидеть кроны деревьев, осторожно выглядывающие на проезжую часть из-за фасада огромного серого дома: там расположился скверик имени замечательного композитора Андрея Петрова.

Сквер скромный и небольшой, но очень приятный и насыщенный посконной петербургской жизнью; всему там нашлось место: зелени, скамейкам, фонарям, детской площадке, фонтану, и даже современным художественным идеям, прихлынувшим сюда из трех совершенно разных источников, главной из которых, конечно же, стала концепция скрипичной музыки, застывшей в камне. Концертная площадка посреди сквера также сделана в форме скрипки, там и сям высажены в каменистую пашню восемь скрипичных скульптур, и даже толстенький домовой-городовой, в кафтане и в буклях, угнездившийся ровнехонько посреди сквера, держит в коротких пальчиках смычок, а не свисток и не дубинку. Творения Кирилла Миллера, проступившие сквозь поверхность брандмауэра, что слева ограничивает невеликое пространство сквера, никак не связаны ни со скрипкой, ни с Андреем Петровым, но тоже вполне уместны здесь и никому не мешают.

В задней глубине сквера, посреди глухого каменного забора, почти всегда открыта калитка, сплетенная из металлических жгутов и нитей, если туда войти, то можно дворами-дворами, принадлежащими дому, названному в честь другого, тоже довольно известного композитора, Дмитрия Шостаковича, пройти этот дом насквозь и оказаться на Кронверкской улице. И наоборот: от Кронверкской улицы, сквозь утробу «композиторского» дома выйти в «композиторский» сквер, прямехонько к гранитной скульптуре «Скрипка-трон». Впрочем, среди окрестной гоп-панковской молодежи, облюбовавшей этот сквер для деловых встреч и вспомогательных подтусовок, скульптура зовется несколько иначе, более коротко и звонко: «Жопа».

Тиму повезло в замыслах: трех дней не прошло, как плод созрел — вовремя и в тему позвонили ребята, дескать, там Игорек, в скверике: «возле Жопы кучкуются, вроде бы и Рафик там».

Чугун не дерево — калитка распахнулась, не скрипнув, и в сквер вошли трое: Тимон Меншиков, а с ним двое закадычных приятелей, Сашка Балу и Санек Таджик. Оба тезки, Сашка и Санек, давно, еще в позапрошлом году, вышли из хулиганского племени, став студентами приличных питерских вузов, тем не менее, привычка и готовность решать конфликты кулаками у каждого осталась… так… на всякий случай… Но сегодня с ними сам Тимон, поэтому вряд ли дойдет дело до чего-нибудь серьезного, Тимон умеет улаживать дела четко, но без лишнего шума. Задача, поставленная перед Сашкой и Саньком — стоять и слушать, создавать аудиторию, может быть, секундантствовать…

— О, какие люди… И Тимон, и Санек… Хай, парни!..

— Добрый вечер. Погоди минутку, Боря, у меня тут… Игорек, слышь, а я к тебе. Конкретная тема. И к к корешу твоему, Рафу, по той же теме, но на две минуты позже.

— Ну, и чё? Допустим, я Игорек, а ты кто?