О'Cанчес - Пинка Удаче

Удачный день, удачная прогулка! Теперь можно и к «Горьковской»! Дома его ждет вареный хек с майонезом и начатая глава. Первое хорошо, второе неизбежно. Вот что надо сделать, надо Эльге Петровне позвонить, он обещал…

— Да — это неопытное нет. Надобно говорить алло!.. Алё, Эльга… Хай, бейба! Хорошо, хорошо, никакая ты не бейба, а товарищ Гиятуллина. Ну, короче говоря, у Прокудина сейчас комплект, а потом и вовсе перерыв. Да, перерыв, в школах-то каникулы скоро начнутся, им не до встреч с писателями… и даже с поэтессами. Да, естественно, я переговорил, и он вроде как внес тебя в список… если конечно, самый список не утеряет, он же афганец и воин, он любит терять важные служебные бумаги… назло бюрократам… Еще новости есть? И у меня особых нет. Чао, крошка… Стоять! Подожди! Забыл спросить: что такое «луни»? или «лууни»? Что?… Э-э… в контексте того, что две бабки этак щебетали по-английски. Угу. Погоди, а… мэд тогда что, или крэйзи? Угу. Ну, примерно понял. Спасибо, до связи!

Не живет, а время засоряет, Лук этот..

Тушин к подобным типам никогда не испытывал ни жалости, ни уважения.

Чем плохи типовые «софтяные» проигрыватели, так это невозможностью прокручивать звуковой «телефонный» файл с любого места: взялся слушать — слушай с начала и до конца. Найти же качественный продукт, не задействуя прежние связи и не привлекая к себе постороннего потенциально опасного внимания — проблематично если ты не специалист в компьютерном деле, да и в мозгах уже нет прежней гибкости, чтобы таковым стать. Придется потерпеть некоторое время… небольшое оставшееся для жизни время. Вадим Тиберьевич пометил у себя в текстовом файле две новые фамилии и закрыл папку.

«Хай, бейба!» — Каким гнусным, оказывается, может быть русский язык, вернее подлая разновидность его, так называемый новояз! Слава богу, что сей… бумагомаратель не любит долго болтать по телефону, ни по трубке, ни так, по домашнему. И еще. Судя по всему, у этого типа две трубки, а на прослушке стоит одна. Нет, все-таки, пресловутое русское шаляй-валяй и немыслимая разболтанность всего и вся просто неискоренимы! Деньги были заплачены именно за плотность охвата, так что хоть восемь трубок у ведомого — это не печаль заказчика. Считается, что стоимость услуг всегда коррелирует с объемом и качеством вложенных усилий. В теории — да, а на практике — отнюдь нет. И в Италии так было, и в Штатах случалось, хотя и реже… Впрочем, ныне есть вещи и поважнее, гораздо важнее, чем прослушка этого недоумка. Восемнадцать ноль три… Опаздывает тёзка, это нехорошо, а в будущем недопустимо. О! — Вадим Тиберьевич встрепенулся, услышав домофонные гудки и закряхтел, выбираясь из кресла, — наконец-то. Ох, старость, старость, ох, спина… «Кто?.. Открываю».

— Здрассьте, Вадим Тиберьевич! Не опоздал? Как у вас тихо! И уютно. Не помешал?

— Все хорошо, Вадим Александрович, все нормально. Не снимай обувь, так проходи. Чайку?

— Можно. Да я ненадолго…

— Все мы ненадолго в этом мире, присаживайся. Так ты что ко мне, прямо с дежурства? Или нон-стоп в милицейском ходишь? Круглые сутки?

— Нет, конечно. Сейчас домой приду — первым делом переоденусь в цивильное. Мне эта форма, особенно под конец дежурства, вот где сидит!..

Тушин включил чайник, предварительно залив его под завязку, чтобы подольше кипятился, чтобы пауза образовалась, которую он волен будет либо заполнять по своему усмотрению, либо наблюдать, как с нею справится сей милицейский сержант из… РОВД?.. — надо будет уточнить и зписать, чтобы уже не забывать… кандидат в помощники, взамен этого… трусливого… слов подходящих нет…

— А ты, Вадим Захаренков, парень не из болтунов, это симпатичное качество.

Сержант ухмыльнулся и уже отворил, было, рот для ответной реплики, но спохватился: убоялся, что словами разрушит произведенное на старика благоприятное впечатление. Он развел ладони в сторону и кивнул с покорным вздохом.

Угу… Парнишка падок на похвалы и, похоже, весьма зависим от мнения чужих людей.

— Прлучается, тут вот какое дело… Ты помнишь, что я тебе рассказывал про нашу общественную организацию? Если нет — я коротенько повторю, напомню предысторию, кто из нас и чем конкретно занимается…

— Нет, нет, нет! Я помню, вы уже рассказывали! Я же вас всех видел.

Да, все так и есть: вежлив, ленив, нетерпелив, не слишком любопытен.

— Очень хорошо. На нас произвело большое впечатление то, как быстро и без шероховатостей ты обеспечил нам проведение собрание в прошлом месяце. ДК «Шелгунова» — это тебе не «красный уголок» в задрипанном РЖЭУ-ПРЭУ!

— Да… пустяки, чего там…

— Нет, не пустяки. Тебе сколько — двадцать пять, двадцать шесть?

— Четвертак в феврале стукнул, миниюбилей.

— Прекрасный возраст, Вадим, но он не мешает проявляться твоим деловым качествам! Жаль, что не получилось календарного совпадения с круглой датой, но… Наш «СОВЕТ» поручил мне, как члену президиума, выразить тебе благодарность…

— Спасибо! Служу России!

— Ты не ерничай, Вадим, и даже в шутливой беседе старайся не мусолить всуе святые слова.

— Виноват.

Вадим Тиберьевич отметил про себя примирительную небрежность этого «виноват» и поручил сам себе покрепче запомнить сию интонацию, сделать ее опорною для дальнейшего сравнения, чтобы четко отслеживать динамику перерождения пока еще постороннего независимого человека в подчиненного, в помощника.

— Не виноват, а просто молод. Эта наша благодарность содержит и некую материальную составляющую…

Собственно говоря, сержант и пришел за этой самой материальной составляющей, хотя пока и не подозревает о ее размерах. Наверняка ждет пятисотку, максимум тысячу. Тушин открыл заранее положенную на стол синенькую пластмассовую папочку, размером с обложку вузовского диплома и вынул из нее две стоевровые бумажки. Пробная, «тестовая» наживка.

— Чё это… Это мне?

— Именно так, именно тебе, Вадиму Александровичу Захаренкову, от благодарной общественной организации ветеранов-старперов «СОВЕТ». Расписки можешь не писать, президиум пока еще мне доверяет.

Сержант потянулся нерешительными пальцами к деньгам…

— Не, ну как это… да не за что…

Любопытно. Вон как взволнован: и покраснел, и вспотел, шея, лоб, даже руки зарозовели. Губы поджаты. Что ж, рабочая ситуация, даже не самая худшая: со скрытностью проблемы, но зато необоримо любит деньги. Стало быть, можно ускорить весь процесс обработки, что весьма ценно в нынешних условиях, когда уже каждый день жизни на счету.

— Есть за что, Вадим. Ох, есть за что! Кто мы? Горстка жалких никому не нужных стариков… пусть даже и с неплохими пенсиями… Это я к тому, насчет пенсий, чтобы ты не думал, что ты нас обобрал, что мы с себя последнюю рубашку сняли. Да, были когда-то защитниками Родины, а теперь пыльный балласт, которому давно пора за борт. И ты себе не представляешь, Вадим, как много есть на свете людей, готовых совершенно бескорыстно изгадить, измять, испортить нам последние дни наших старческих жизней. Без повода, без расчета, а просто… Вот, взгляни, например, вот некролог: Боря Томичев. — Вадим Тиберьевич потряс неразвернутой газетой, как бы намереваясь дать ее собеседнику и словно бы не заметил услужливой готовности, с которою тот потянулся за предложенным, бросил газету опять на стол. — Помладше меня был на шесть лет, тоже член президиума. Прямо на улице. Резкий скачок давления, непонятно от чего, и всё… А я более чем уверен, что знаю причину: в очередной раз налетел на человеческую черствость, бездушие. Сердце — оно ведь не титановое. Так что прими деньги, а главное — нашу благодарность. Деньги сами по себе ценность, но готовность помочь, подставить плечо — это все в тысячу раз дороже любых денег. Еще по чашечке? Тогда налей-ка теперь ты, из уважения к моей спине.