Яна Дубинянская - H2O

— Докладывай, — сказал он. И прибавил неизвестно зачем: — Я помню.

Валевский заговорил; никаких записей у него с собой не было, памятью начальник службы безопасности вполне мог померяться с шефом. И выиграть, с досадой подумал Виктор. Стоп. Не позволяй себе. Сосредоточься.

— …Евгений Валентинович. Был заключен в девятнадцатом по делу о салатовом мятеже, — ровный голос Валевского не дрогнул. — Через четыре месяца бежал, почти два года находился на нелегальном положении. Документы на имя Стеблова Олега Валентиновича купил в двадцать первом году. Окончил курсы программирования, с двадцать третьего года работает как удаленный фрилансер, в основном по иностранным заказам, чем в посткризисные времена сохранил и даже укрепил свое материальное положение. После пересмотра дела «Нашей свободы» возвратился в столицу, но заявления на реабилитационные не подавал, к прежнему имени не вернулся. Был дважды женат. Сын от первого брака — Стеблов Евгений Олегович, студент экономического факультета…

— Меня интересует он сам.

Кажется, Валевский усмехнулся одними уголками глаз. Иронично, нет, издевательски. Определенно надо пресекать. Или заменить.

— Олег Стеблов вплоть до начала нынешнего года места жительства не менял. В сколь-нибудь социально значимых кругах не вращался. С первой женой развелся пятнадцать лет назад. Во второй брак вступил пять лет спустя, продолжался он полтора года, с тех пор — только кратковременные связи. Род деятельности все тот же. Никаких экстраординарных контактов. Судим не был.

— Но органы за ним присматривают, — без вопроса сказал Виктор.

— Естественно. Обычный наружный надзор, он вряд ли в курсе.

В курсе, подумал Виктор. Сто процентов — в курсе. А если и не знает точно, то догадывается и переживает все, что положено человеку под колпаком — такое не забывается, оно в любом случае на всю жизнь. Значит, он теперь Олег: понятно и даже, пожалуй, логично.

— Это все?

— Нет, — в голосе начальника службы безопасности скользнула тенью профессиональная гордость. — Два месяца назад объект приобрел недвижимость за границей. Дом в рыбачьем поселке у моря. В северном регионе.

— Где?

Не сдержался. Черт.

— Именно там, — подтвердил Валевский. — На первый взгляд вроде бы все чисто, обычное совпадение. Переехал, живет уединенно, продолжает работать, ежемесячно перечисляет деньги сыну. Через «Бизнес-банк».

Виктор глянул молча, веско. Валевский кивнул:

— Мы прорабатываем. По всем направлениям.

— Прорабатывай.

На последнем слоге сорвался голос, и Виктор махнул рукой, отпуская подчиненного достаточно, кажется, властным жестом. В комнате, огромной, почти нежилой гостиной с двумя кондиционерами и высоченным потолком, было не продохнуть, страстно захотелось открыть окно. Малодушно дождался, пока за Валевским закроется дверь.

А теперь ты должен все обдумать. Принять решение, как с этим жить.

Взрыв на Министерках мог быть случайностью. Так устроены общество и люди: стагнация порождает жгучее желание что-либо изменить, а самые простые и действенные изменения всегда деструктивны. Легче всего — убить президента на глазах толпы или устроить беспорядочную пальбу в школе; правда, мир от этого обычно не меняется. По большому счету всего лишь зловонные пузыри, лопающиеся на поверхности болота. Жалко Ирку, все-таки она была красивая баба и очень здорово танцевала на льду.

Ты мог бы танцевать с ней и там, в данс-холле. Во всяком случае, они могли рассчитывать именно на это. Да нет, несерьезно, особенно если учесть их часовой механизм, выставленный на приблизительную полночь. Не надо никого излишне демонизировать, Анциферовой просто не повезло. Повезло тебе; хотя, возможно, твоя фортуна — тоже дело их рук, отсюда и эффектное предупреждение Гутникова, за версту отдающее дешевой режиссурой.

Но даже оно может оказаться случайностью. В конце концов, Гутникова ты держишь и ценишь за качества иррациональные, за то, что по определению не просчитывается наперед и не поддается анализу. Предположить, будто у него попросту сработала интуиция, так же правомерно, как и заподозрить многоступенчатый заговор. Валевский проверит. Но, так или иначе, это вовсе не ключевой момент. Играет ли Сашка Гутников против тебя на стороне твоих врагов, нет ли — по сути не столь важно.

Совсем другое дело — Женька. То есть теперь уже Олег. Олег Валентинович Стеблов. Черт, надо запомнить хотя бы это.

Его появление в твоей жизни случайностью быть не может. Оно закономерно, как приливы и отливы Мирового океана, как внеочередная смена сезонов и глобальные изменения климата. Как все те необъяснимые на первый взгляд явления, что исподволь подтачивают сейчас представления о мире инертных и выносливых северных жителей, подготавливая почву для коллапса прежней жизни, большого взрыва, волны которого разойдутся по всей Земле, великого передела, посвященного твоей и только твоей свободе.

То, что он оказался сейчас там, ни в коем случае не случайность и гораздо больше, чем закономерность. Это — судьба.

А с судьбой ты всегда более-менее точно находил общий язык.

Поднял со стола мобилку и сам, непривычными движениями кончиков пальцев, набрал еще не занесенный в память номер.

Три гудка вызова. Почти четыре. И заспанный мальчишеский голос:

— Алло?

— Вставай, — сказал Виктор. — Через двадцать минут за тобой заедет машина. Я помню, что с понедельника. Но кое-что изменилось.

В накопителе было человек шесть. Озабоченных, спешащих, недовольных. И еще один, разглядывающий все вокруг с неуемным восторженным любопытством — Женька. В последний момент оказалось, что у него даже нет загранпаспорта. Но до объявления посадки должны были подвезти, ты распорядился, а не пропустить в накопитель личного секретаря самого Виктора Винниченко аэропортовская администрация, конечно, не рискнула.

В аэропорту мальчик, разумеется, был впервые в жизни. Ничего удивительного: самолетами нынче летают только очень обеспеченные люди, за счет которых и выживают (надо признать, совсем неплохо) коллеги покойной Анциферовой. Между прочим, авиацию они так просто не отдадут, а ведь теперь, после Иркиной смерти, придется начинать переговоры сначала, на что катастрофически нет времени… Ладно. Об этом ты подумаешь позже, если доведется думать вообще.

Мерзковатое слово — накопитель. Низводящее человека в ранг единицы некой субстанции, поддающейся накоплению. Что особенно издевательски звучит в приложении к собравшимся тут несомненным випам и хозяевам жизни — четверых, двух владельцев торговых сетей, одного банкира и кинозвезду, Виктор знал, и остальные явно относились к тому же ряду, — к ним, привыкшим осознавать себя уникальными, незаменимыми, яркими, черт возьми, индивидуальностями… в общем, более чем справедливо. Накопитель.