Яна Дубинянская - H2O

И если в основание свободы заложена такая вот унизительная зависимость… иначе, наверное, и не бывает. Парадокс, но с ним приходится жить. Терпеть. Первое время. Недолго.

— Плохо, что приходится объяснять вам очевидные вещи, — сказал Дмитрий Александрович. — Плохо, Винниченко.

— Что?

Сморозил, как мальчишка. Прикусил изнутри губу.

— Бюджет должен быть реализован полностью, — поучительно, будто тупому первокласснику, втолковал Повзнер. — Никаких следующих кварталов. Целиком, до копейки.

— В меру ваших талантов, — обронил крайний слева, имени которого Виктор так до сих пор и не знал.

— Хорошо. В следующий раз я постара…

— А вот насчет следующего раза — это еще вопрос.

Виктор не понял, кто именно это сказал. В тот момент он как раз — случайно, на полмгновения — опустил глаза.

Когда он их поднял, обескураженные, мечущиеся, говорил Дмитрий Александрович. Похоже, самая незначительная сошка из них; на переговоры по мелочи обычно приходил он, он же навязчиво названивал для контроля и единственный из всех дал Виктору свой мобильный.

— У нас возникли некоторые сомнения по поводу того, стоит ли развивать проект. Смотрите сами, Винниченко. С бюджетом вы лажанулись. Резонанс в прессе практически нулевой, а могли бы и организовать. По социальной значимости мы заказали соцопрос, но, боюсь, результаты не будут слишком впечатляющими. Массовость… для каких-нибудь юных филателистов было бы в самый раз, но на серьезное общественное движение откровенно не тянет. Охват по регионам, как вы сами только что признали, фиктивный: депреснякам доплачивали, а такой вариант нас категорически не устраивает. Я уже молчу о том, что вы лично своим опозданием чуть не сорвали акцию.

— Я обеспечил руководство на месте. Согласитесь, в таком деле все элементы должны быть взаимозаменяемы. Включая лидера.

Кажется, они посмотрели с интересом. Еще бы — настолько рисковать, настолько подставляться. Вон, Повзнер уже открыл рот, и понятно, что он сейчас предложит. Вроде бы в шутку; хотя это еще вопрос.

Повзнер промолчал. Все промолчали, готовые, кажется, слушать дальше. И Виктор продолжил:

— Освещение в СМИ правда было так себе, я и сам расстроился. Но, поймите, если бы я заказал хоть одну проплаченную статью и эта информация стала известна… нашим оппонентам, то было бы все. Гораздо хуже, чем если бы вдруг узнали про те билеты, кстати, плацкартные по студенческим, а из Коболево вообще общий вагон. Так вот, насчет прессы. Думаю, на данном этапе она не очень-то и нужна. Или вы серьезно считаете, что наша пресса совместима с понятием свободы?

Противно. До чего же противно — говорить об этом им. Все равно что давать щупать нежную белую ткань торговцам с немытыми жирными руками. Ничего, они не поймут. Вернее, поймут, но не так, как оно на самом деле, а так, как надо. Необходимо добиться, чтобы они поняли именно так.

— А кроме того, — развивал Виктор, — существует такое понятие, как «сарафанное радио». Куда более действенное средство массовой информации, чем все официальные вместе взятые. Я бы посоветовал вам дождаться результатов соцопроса. Скорее всего, они вас удивят.

— Вы нам уже советуете? — едко прорезался Повзнер.

— А к нашему следующему информационному поводу, — только не останавливаться, говорить, говорить, — масс-медиа будут уже готовы. Нам не придется организовывать резонанс, он возникнет сам собой. И не только в прессе…

Все-таки сбился, перевел дыхание. И закончил поспешно и дерзко:

— А бюджет можете и урезать. Тысяч на двадцать. Раз уж некуда девать.

Пауза. Шесть пар оценивающих глаз, в которые не посмотришь одновременно в упор. Но надо выдержать. Убедить. А потом… потом все будет хорошо, потому что самое лучшее, что можно сделать с мерзостью и злом — заставить служить добру и свободе.

Ксюха никогда не узнает. И Женька. И Танька Краснова, и Гия, и Олег, и близнецы… никто. Все самое грязное и унизительное он, Виктор, взял на себя. Кто-то должен был. Без этого никак.

— Вас еще учить и учить, Винниченко, — вздохнул Дмитрий Александрович.

— Он научится, — веско бросил крайний слева. — Проект продолжаем. Бюджет поднять вдвое… молчите, Повзнер! Оно того стоит. Вот увидите.

Они согласно заулыбались, не глядя друг на друга.

Виктор улыбнулся тоже.

Валевский вошел стремительно и бесшумно, как люди его комплекции ходят лишь в том случае, если учились этому годами. Поморщился, заметив открытую наискось створку окна, из-за которой в гостиную струился холодный воздух раннего утра. Мгновение помедлил и, резко изменив траекторию, подошел к окну и закрыл. Без согласования с тобой, чего вообще-то не следовало бы допускать.

— Садись, — негромко поторопил Виктор.

Начальник службы безопасности сел в кресло напротив.

Посмотрел через комнату с выжидательным молчанием. Виктор кивнул, и доклад начался:

— Взрыв состоялся сегодня в ноль часов ноль четыре минуты. По-видимому, устанавливали механизм на полночь, но часы отстали, — Валевский не сдержал насмешки над чужим непрофессионализмом. — По почерку обычные ньюсмейкеры, психи. Если бы установили в соседнем помещении, курилке, жертв было бы гораздо больше. Но в данс-холле эффектнее.

— Кто погиб? — отрывисто спросил Виктор.

На информпорталах за последние часы называлось десятка два имен, по мере поступления протестов менявшихся с опровержениями и извинениями за недостоверную информацию, и каждый следующий перечень претендовал на достоверность ничуть не больше.

— Ди-джей и две девушки из подтанцовки. Из випов — депутаты Илья Абрамов и Ирина Анциферова. Еще у шестерых ранения разной степени тяжести, остальные отделались легким испугом.

Анциферова. Да.

— Ты можешь утверждать на все сто, что это непрофессиональная работа?

Валевский повел бровями:

— Пока — процентов на восемьдесят. Точнее скажу к вечеру, максимум завтра утром.

— К вечеру. Отработай как версию «Термоядер».

Кивнул без малейшего удивления. Впрочем, там, где учат передвигаться без малейшего звука, от привычки удивляться, наверное, отучают первым делом. Хорошо, что тебе не пришлось проходить подобного обучения.

— И еще, — припомнил Виктор; черт, что с памятью?! — Проверь Гутникова. Он знал.

Валевский снова кивнул без звука и эмоций. Кажется, все.

— Можешь идти.

— Заказ на информацию по вчерашнему объекту уже неактуален?

— Что?

Виктор взглянул недоуменно. Не мог понять, о чем он — секунду, даже две. И когда наконец прорвало, испытал изумление, переходящее в страх. Женька. Снова этот Женька, само присутствие которого где-то в мире воздвигает блокаду в памяти, необъяснимую, недопустимую. Может быть, это от недостатка информации. Слушай.