Джемма Мэлли - Декларация смерти

И все же слова Питера что-то пробудили в Анне. Это было похоже на воспоминание, но не совсем. Скорее — некое расплывчатое чувство, осознание того, что когда-то Анна тоже считала, что ее родинка напоминает бабочку. Анне почудилось, будто давно, когда она была маленькой, она верила, что родинка — знак того, что однажды у нее вырастут крылья и она улетит из Грейндж-Холла. Но миссис Принсент была права — это была не бабочка, а моль. Родинка была красной, безобразной, и Анна ненавидела ее.

Да как Питер осмелился явиться к ней и напомнить об этом? Какое право он имел проникнуть сюда, запутать ее, притворившись, что он знает то, что ему на самом деле неизвестно? Как он смел назвать миссис Принсент гадиной? Может, это какая-то сложная проверка? Может, прямо сейчас Питер докладывает о выполненном задании миссис Принсент, а потом они вместе начнут строить новую ловушку, целью которой будет заставить ее сказать или сделать что-нибудь запрещенное. «Может, надо было ему сказать, что миссис Принсент никакая не гадина?» — с беспокойством подумала Анна, не замечая, как, несмотря на холод, у нее на лбу проступают маленькие капельки пота. Впрочем, у нее же просто не было времени возразить Питеру. Ведь так?

Анна одернула себя — что за дурацкие мысли лезут в голову. Миссис Принсент никогда бы не взяла на роль шпиона такого воспитуемого, как Питер. Уж очень недвусмысленно миссис Принсент на него постоянно смотрела.

Значит, если Питер не шпион, должно иметься какое-нибудь другое объяснение. Значит, кто-то рассказал ему о родинке. И теперь они вместе, должно быть, хохочут до упаду.

Впрочем, какая разница. За кого бы Питер себя ни выдавал, она не станет его слушать. Она была Старостой, а значит, ни у кого не получится вешать ей лапшу на уши.

Повернувшись на бок, Анна заставила себя заснуть.

Но сон был беспокойным. Всю ночь ей грезились плачущие дети, кричащая женщина и маленькая бабочка, угодившая в холодную серую тюрьму.

Грейндж-Холл был возведен в неогеоргианском стиле в 2070 году. За образец архитекторы взяли Саттон-Парк — старинный замок, построенный в Йоркшире в 1730 году и давно уже превратившийся в развалины. Впрочем, кроме руин остались и фотографии. Архитектурный стиль Саттон-Парка пользовался у Властей большой популярностью, поэтому они решили, что все правительственные здания должны быть построены именно в таком ключе — за исключением двух поправок — стены следует красить не в кремовый, а в серый цвет, потому что он дольше держится, а потолки надо делать пониже. Чем ниже потолки, тем меньше помещения, а значит, тем меньше придется тратить энергии на отопление в холодное время года. Учитывая увеличенные тарифы на энергию, вынужденно введенные Властями, высокие потолки представлялись роскошью, которую в современном мире невозможно было себе позволить.

Изначально в Грейндж-Холле размещалось министерство по налогам и сборам, однако потом чиновники объявили, что здание слишком маленькое, и несколько лет оно пустовало. Затем вступил в силу Закон о Лишних, и стали обсуждать предложение о создании Воспитательных учреждений. Планировали построить новые здания, оснащенные по последнему слову техники, которые были бы специально предназначены для Лишних. В результате использования новых систем обучения страна получила бы послушных, трудолюбивых работников.

Ну а пока суть да дело, Грейндж-Холл поспешно переделали в закрытое училище, куда со всей страны свозили Лишних.

Шли годы, министерство по делам Долголетия и Лишних время от времени представляло на рассмотрение различные планы и схемы (обычно это происходило, когда очередному Лишнему предоставлялся статус Правоимущего). Планы были разными: построить новые Воспитательные учреждения; создать на базе трех имеющихся в Великобритании Воспитательных учреждений одно, но большое; перейти к европейской системе депортаций… Однако из раза в раз никто не предпринимал никаких конкретных мер, потому что, во-первых, любые перемены сопряжены с риском и нарушением стабильности, во-вторых, использование новых технологий означало расход драгоценной энергии, ну а, в-третьих, по большому счету, всем было наплевать.

Итак, дела неизменно шли своим чередом, а Грейндж-Холл теперь являлся самым старым Воспитательным учреждением в стране. В его коридорах лежали те же самые ковры, что находились там еще в годы, когда здание занимало министерство. Цвет стен тоже остался прежним, а в воздухе все еще висела атмосфера канцелярской волокиты и тщетной суеты.

Маргарет Принсент ненавидела низкие потолки Грейндж-Холла. Отец привил ей веру в то, что осанка напрямую зависит от высоты потолков. Те, кто пользовался влиянием и мог достать дополнительные талоны на энергию, жили в помещениях с высокими потолками, всем остальным приходилось мириться с потолками низкими — сгибаться, наклоняться, обдираться и царапаться, и все ради того, чтобы согреться. Отец миссис Принсент неоднократно повторял дочери, что не станет кланяться ни перед одним человеком, так с какой стати сгибаться в поклоне перед собственным домом?

Ее отец, конечно же, никогда не бывал в Грейндж-Холле и не испытывал к нему ни малейшего интереса. В этом не было ничего удивительного, ведь они с миссис Принсент больше четырнадцати лет не разговаривали. С тех пор как…

Короче говоря, с тех пор много воды утекло. Вновь нахлынули воспоминания, от которых она столь упорно пыталась избавиться. Миссис Принсент почувствовала, что у нее знакомо сводит живот от ярости, а к горлу подкатывает тошнота. Вновь нахлынули чувства несправедливости и стыда.

Впрочем, какой прок от этого. «Слезами горю не поможешь, а сделанного не воротишь», — с горечью подумала она. Именно так сказал отец, когда правда вышла наружу. А когда от нее ушел муж, отец предельно четко заявил, что не сможет ей помочь — ни деньгами, ни каким бы то ни было иным образом. Что она, мол, поймет, если он пожелает больше ее не видеть.

Маргарет Принсент пришлось самостоятельно заботиться о себе, чем она, собственно, и занялась. Она увидела объявление о вакансии в Грейндж-Холле и, закрыв глаза на всю иронию положения, в котором очутилась, подала заявление. Оказалось, что желающих работать с Лишними было немного, так что, несмотря на отсутствие опыта и трудового энтузиазма, ее тут же приняли. С тех пор она работала здесь, прикладывая все усилия, чтобы сломить дух Лишних, считая, что обязана обращаться с детьми как можно более сурово, не давать им прохлаждаться и сидеть без дела. Здесь им не летний лагерь, а она — не приемная мать. Эти дети не имели права появиться на свет, ну а коли это произошло, их надо приставить к делу. Они заплатят за свое право на жизнь. Куда бы они ни пошли, они повсюду будут нести бремя вины. Именно такое обещание дала себе Маргарет Принсент, и пока ей удавалось его сдерживать.