Юрий Леляков - Великая тайна Фархелема

— Могу представить, — вырвалось у Джантара на волне жгучей обиды и гнева. — Я имею в виду — этот крик. Есть с чем сравнить…

— И наверняка же — просто националист из этих военизированных группировок, которых тоже развелось, — с отвращением предположил Итагаро. — Разрешили им носить форму, отдалённо похожую на военную — вот люди и думают, что они из служб с особыми полномочиями. И они иногда пользуется, позволяют себе всякое. Фактически позоря ту же армию, спецслужбы — а никому и дела нет…

— Но почему вообще должны быть настолько особые полномочия? — продолжал Лартаяу. — Чтобы человек сдавался на их милость и ждал, пока в чём-то разберутся? В конце концов, то — люди, и это — люди! Так почему, наоборот, тем не «разбираться», сидя в камере наравне с арестантами? Ну, если все — одинаковые граждане? Но нет: чья-то служба особенно важна, кто-то особо рискует, потому — такие полномочия… А обычный человек — не рискует? Если те могут не посчитаться даже с его самочувствием, здоровьем, не говоря о других обстоятельствах жизни… Тем более — редких, мало кому понятных? Им и человек с пересаженными органами — всё равно что деревенский хулиган? И даже когда закон на нашей стороне, как сейчас — видите, какие приходят мысли…

— А что, не правда? Стоит совершить даже не преступление — ошибку… — начал Донот. — Из-за чего нашей семье пришлось уехать из Риэланта? Поверил, будто по соседству, опять же в подвале, тайком собирается группа подростков, которых ни за что преследуют некие чиновники, пришёл — возможно, предложить помощь родителей… А там у них, представьте, в дверях своя охрана, и как войдёшь — окружают, и нож к горлу: признавайся, от кого и зачем? В общем, просто дворовая банда и оказалась. И опять же, если бы не пирокинез — чем бы кончилось… Нo и то — в суматохе тоже ранили своего, и меня сколько раз вызывали на допросы, выпытывать какую-то чушь жаргоном, который в спецслужбах считают молодёжным. Будто думают, что у нас и речь не развита, не говоря об интересах. И тоже — если бы не положение родителей по службе… Или наоборот, для провокации против них всё и было: чтобы я поверил, взялся помочь безвинным страдальцам, втянул в это родителей… А то — политика, борьба за должности, ещё возможно, и месть за случай в том подвале! И как докажешь свои подлинные намерения — если имеет значение только: кто где стоял, куда успевал дотянуться, куда не успевал, к чему мог иметь доступ, что и откуда мог знать, а что нет, где и когда мог бывать, что у кого нашли, и кто что успел запомнить в мгновение, о котором никто заранее не знал, что надо специально запоминать? Всё строится на том, что мог сделать теоретически, имея преступные намерения — и как докажешь, что не мог их иметь?

— А когда-то всё расследовали иначе, — ответил Лартаяу. — Не ползали по свалкам с лупой и мерной лентой, не держали никого взаперти «до выяснения»… И никаких профессиональных криминалистов — один на все случаи «человек знания». Инженер, астроном, философ, а если нужно — следователь и психиатр. Умел без нынешней криминалистической техники разобраться в мотивах поступков, психологических проблемах — кто и насколько в состоянии контролировать себя… Никакая пылинка и соринка с места преступления не решала ничью судьбу, не нужно было особых прав над другими, никто так мелочно не определял — кто, от кого, какими средствами вправе защищаться. Хотя и преступлений столько не было…

— И решалось проще, — согласился Джантар. — Не можешь жить в человеческой цивилизации — живи отдельно, в дикой природе.

— Ссылали в глухие джунгли, на необитаемые острова, — уточнила Фиар. — А потом с развитием биологии — ужаснулись, сколько из-за этого утрачено уникальных островных видов животных, растений…

— И что за общество могло складываться на этих островах, — добавил Джантар. — Тоже сомнительный выход. Но лучшего не знали… И знают ли сейчас?

— Но и то верно: преступление было событием чрезвычайным, — продолжала Фиар. — И даже — опасное сумасшествие. Люди жили устоявшейся, веками отлаженной жизнью…

— И законов, что ставят честных людей в конфликты между собой, не было, — добавил Лартаяу.

— А сейчас какая-то мелочь запросто сделает из шутки или ошибки преступление, — согласился Донот. — И честный человек должен думать, как оправдываться, что объяснять…

— Но с чего началось, — ответила Фиар. — Вдруг вспомнили: многие люди ещё далеки от высот культуры, благ цивилизации, остаются за бортом прогресса — но это несправедливо, надо открыть дорогу и им. Как будто правильно… А теперь? Города наполнены людьми, которые и не собирались приобщаться к высокой культуре; немыслимые когда-то для цивилизованного человека поступки так вошли в норму, что под них уже пишут законы, вводят строгости, ограничения… Где раньше ходили свободно — требуют пропуск, где верили на слово — запасайся ворохом документов, и то так вывернут душу, выясняя, что и зачем тебе нужно — сам скоро задумаешься, нужно ли такой ценой… На работе, в учреждениях — постоянные страхи: как бы кто-то что-то не украл, не напакостил. Но при этом вce — одинаковые граждане, никого нельзя обидеть подозрением, что он хуже других. То есть — никто уже не достоин доверия. Такое вышло благодеяние…

— И человек может быть заподозрен в том, что не пришло бы на ум, — согласился Минакри. — И у полиции нет формальных оснований думать, что он на это неспособен… Все одинаковы — никто никого не лучше. Не сошлёшься, из какой ты семьи, на образование, профессию — выйдет ещё лишнее оскорбление этих «простых». Высшая справедливость — чтобы от ответственности не ушёл и богатый, и образованный, и бедный, и слабый, и несчастный… И никто не задастся элементарным вопросом: зачем богатому воровать, зачем образованному убивать какого-то нищего? Пусть нет мотива — зато, видите, готовы равно спросить со всякого! И кто потом поймёт — прошедшего эти суды, допросы? Даже не считается особенным переживанием — если в неполных 15 лет обвиняли в массовом убийстве! Живи, будто ничего тебе не стоило… Хотя самим поплатиться той же мерой за необоснованные подозрения — в другой раз хорошо подумали бы: орать о том, чего не знают, или молчать? — чувствовалось: Минакри с трудом говорит спокойно. — А то такая гадина поднимет крик — и человек на годы попадает в этот круговорот…

— И всех этих случаев уже столько — древних мудрецов просто не хватило бы, — добавил Лартаяу. — Понадобились целые учреждения — из обыкновенных людей, но с особыми полномочиями…

— И где там в каждом конкретном случае мудрость и сострадание, — добавил Джантар. — До защиты ли прав честных людей — успеть бы контролировать тех, кто способен на подлость… Обучены задержаниям, допросам, обыскам, а если кто и по ошибке может быть унижен ими — не имеет права сопротивляться… А зачем это честному человеку, почему он должен с таким смириться? Но он — не лучше. Наоборот, тот — бедный, a он — «всё имел». Как нам говорили и тогда, в детдоме в Кильтуме — когда на нас свалилось «новое пополнение»…