Эльвира Вашкевич - Метро

- Не хочется что-то, - сообщал растерянно подрагивающему манипулятору. - Видно, аллергия какая-то. Вишь, даже пятнами покрываться начал, - и демонстрировал роботу белый живот без всякого намека на аллергическую сыпь.

Манипулятор, покачав еще немного вазочкой, убирался в стену, и слышался Лехе разочарованный скрип.

- Да что ж такое с этим рафинадом? - не выдержал Леха, пошел спрашивать у архивариуса. - Ну, не понимаю я! Говорят все - гидропоника сплошная, а на сами плантации не допускают, да и в лаборатории биологов заглядывал - ничего не понял. Зверюшек режут, да и только!

- Не так смотрел, Алексей, - усмехался старик. - Ладно уж, не дело это, но скажу... Наркотик добавляют в чаек. А больше всего - в рафинад. И в еду тоже. Ты вот в лабораториях был, каких там зверюшек режут?

- Да больше лягушек всяких, - морщился Леха брезгливо.

- То-то же! - архивариус важно поднимал скрюченный палец, махал им перед Лехиным носом. - А в лягушках, к твоему сведению, всякое разное содержится. В том числе и галлюциногены. Понял?

- Так что ж это? Мы тут что, лягушек едим? - Леха ахнул, почувствовал, как съеденный недавно завтрак подкатил к горлу. Во рту появился мерзкий, кисловатый привкус.

- Кабы только лягушек, так не беда... - вздыхал Сергей Александрович, и брови его опускались печально. - Вон французы всю жизнь лягушачьи лапки едят, деликатесом почитают.

- Так что ж? Русский организм французского хуже? - смеялся Леха. Хорошее настроение вмиг вернулось к нему, и рассказы архивариуса представились всего лишь страшными сказками, которыми старик решил его напугать по одной ему ведомой причине. Может, лояльность проверял таким образом, кто знает.

- Организм не хуже, - хмурился Сергей Александрович. - Лягушки другие, Алексей. Слизь у них какая-то... Я, в общем, сам не особо разбираюсь, не биолог все же. Но одно твердо знаю - ежели хочу мир видеть таким, каким он в самом деле есть, то не должен я чай тут пить. А уж с рафинадом - тем более.

- Что ж пить тогда? - Леха вновь помрачнел, страх вполз внутрь, свернулся склизким, холодным червем. - Другого-то и нет ничего. Компот, что в столовой, тоже с рафинадом.

- А вот пойдем...

Повел архивариус Леху в санузел, кивнул на высоко задранный сливной бачок, влез на унитаз бодро, пошаркав для надежности подошвами по белому, фаянсовому краю. Да и зачерпнул водички из бачка, протянул Лехе стакан. Тот сморщился, отвел руку старика в сторону.

- Что вы, право, Сергей Александрович! - решил, что у старика маразм по случаю возраста начинается. Это ж додуматься надо - такую воду пить!

- Зря ты, Алексей, морду кривишь, - засмеялся архивариус. - С моими мозгами все в порядке. А перестанешь ты совсем чаек пить - и с твоими тоже норма будет. Водичка-то в бачке - чистенькая до кристальности. Лучше и не придумать.

- Из бачка сортирного... Тьфу! - сплюнул Леха. - Да я лучше подохну!

- Ведь и подохнешь! - сказал сердито старик. - Думай же головой, Алексей!

Леха долго сомневался, мучился, но все же решил попробовать. В квартирке у себя тоже начал воду в бачке унитазном набирать. Манипулятор, что чай подавал, только скрипел сердито, будто ржавый.

- А ты на меня не скрипи! - покрикивал Леха, все больше и больше мрачнея. В унитазной воде словно вирус депрессивный находился. Чем дольше ее Леха пил, тем меньше нравился ему подземный город, не восхищали уже и гениальности ученые, без восторга смотрел в экран дальновизора, кривился злобно, слушая "Интернационал". - Хоть бы "Лебединое озеро" показали, что ли... - тосковал Леха, и все чаще вспоминался ему подвальчик, думалось о Маруське, и вечный синяк под ее глазом представлялся чуть ли не эталоном женской красоты.

Глава пятая. Рио-Рита

- Поздравляю! - радостно сказал сухощавый доктор, поправляя старомодные круглые очки в толстой оправе. - Вы, Алексей Валерьевич, просто чудо, как здоровы. И годны по всем статьям.

- Это куда я годен? - подозрительно покосился Леха, застегивая гимнастерку.

Но доктор будто и не услышал вопроса, собрал быстренько папки, заталкивая в них торопливо листы, еще раз кивнул Лехе и вышел. Стена, закрываясь, сухо чавкнула.

- Вот, блин, хоть бы слово кто сказал! - рассердился Леха.

Жизнь Сталинградская в последнее время стала для него утомительной. Единственным развлечением были походы в столовую, но и там поговорить решительно не с кем. Люди сидели над тарелками молча, сосредоточенно поглощая почти безвкусную массу. Вездесущие плакаты призывали оставить пустую болтовню, сосредоточиться на деле. Вот они и сосредотачивались. Лехе же требовалось нечто большее для счастья, чем коммунистический идеал. Он заходил к архивариусу, жаловался, но старик только хмыкал. Во взгляде его появилось сочувствие. А тут еще ни с того ни с сего подземные коридоры заполнились патрулями. Здоровяки с синими петлицами вышагивали попарно, пронзительными взглядами провожая редких прохожих. Леха пробовал заговорить с ними, узнать - что ж это за странности такие, может, немцев ожидают, но наткнулся на железобетонное: "Не положено!". По дальновидению упрямо крутили речи Сталина, и в столовой люди даже забывали о еде, глядя на небольшие экранчики остановившимися, экстатическими глазами. Леха вздрагивал от отвращения и отодвигал стакан с чаем в сторону.

- Что происходит? - спрашивал у архивариуса.

Сергей Александрович, вздрагивая и опасливо моргая полуслепыми, бледными глазами, отвечал:

- Сталин помирает, очередной Иосиф Виссарионович, - и заливался сухим, дробным смехом, будто радовался старик, что вот, кто-то умирает, а он еще живет, и жить будет.

- Жалость-то какая... - всплеснул руками Леха. Ему и в самом деле стало горько и обидно. Только-только устроилась жизнь, только почувствовал какую-то уверенность, и вот - все вновь изменяется. Нет стабильности, даже под землей нет.

- Для тебя - особая жалость, - архивариус засуетился вдруг, вытащил невесть откуда старенький, облезлый и исцарапанный до невозможности граммофон, достал маленькую пластинку, агатово блеснувшую в слишком ярком, электрическом свете. - Музыку сейчас слушать будем, - заявил, отметая разом все Лехины вопросы и недоумения.

Мягко зазвучала "Рио-Рита", и Леха даже начал пристукивать ногою в такт. Носки мягких сапожек его морщились, галифе вздувалось пузырями.

- Всяко лучше "Интернационала"! - воскликнул Леха, подпевая похрипывающей пластинке.

- Для тебя - так точно, - архивариус подпер щеку ладонью, задумался. - Знаешь, Алексей, вот эту музыку жена моя, покойница, очень любила. Чуть настроение становилось у нее грустное, сразу просила: "Сережа, "Рио-Риту""... Уж не знаю, чем ей так нравилось, да и я привык. Тем более, тут другого и нет ничего. А "Интернационал" - прав ты, - на зубах уже навяз.