Владимир Ильин - Бог из машины

И вообще, думал Харман, враг, конечно, есть враг. Но даже над врагом нельзя так издеваться, потому что враг – тоже человек. Правда, здесь существуют какие-то странные понятия. Людей здесь не считают людьми, вот в чем все дело. Но ведь и к животным нельзя относиться так жестоко!

Анализируя поступки и образ мыслей персонала Харвица, Харман пришел к однозначному выводу: они возомнили себя сверхлюдьми, но на самом деле это не люди. Это мерзкие, равнодушные ко всему на свете, кроме желания удовлетворить свои простейшие инстинкты, твари. Даже такие как фон Риббель… Они извлекают выгоду из мук и страданий других людей.

Ему вдруг пришла в голову мысль: а чем я лучше их, если я прибыл сюда за ценностями, собранными за счет насилия и убийств? Кто меня послал за ними?

Он не знал ответа на этот вопрос, как не знал, кому и зачем понадобились произведения искусства, хранившиеся в Харвице. Он почему-то знал, что управление Розенберга тут ни при чем.

Еще совсем недавно он слепо подчинялся целевой установке: нужно вывезти ценности из лагеря. Но теперь она рухнула, как взорванная стена, и на ее место встала совсем другая цель. В нем медленно созревало решение проблемы, связанной с достижением этой цели. И вдруг он услышал внутренний голос:

'Не делай глупостей! Забудь то, что ты увидел здесь. Это не относится к твоей задаче".

"Не могу, – тоже мысленно возразил Харман. – Такое не забывается. Что же касается задачи, то у меня теперь другая задача".

"Опомнись, слышишь, опомнись! Мы наблюдаем за каждым твоим шагом и контролируем каждое твое движение. Когда мы захотим, мы сможем заставить тебя действовать так, как нам нужно!"

"Нет, решение принято мною окончательно и бесповоротно. Назад пути уже нет…"

"Ты не можешь вмешиваться! – настаивал голос. – Не должен! Это бессмысленно, подумай об этом! В конце концов, ты же -- не человек!"

– А кто же я? – уже вслух спросил Харман, но голос, словно испугавшись, что выдал некую тайну, замолчал.

Время раздумий кончилось, настала пора действовать. Харман попытался встать, но неведомая сила сковала все его тело и бросила опять на кровать. В мозгу, сменяя друг друга, проносились обрывки мыслей и образов, никак не связанных между собой, j

Он попытался соредоточиться. После долгих усилий ему это удалось. Постепенно беспорядок в сознании отступал, только в голове что-то гудело и пищало. ‹

Харман заставил себя встать. Как ребенок, который учится ходить, сделал несколько шагов…

Сколько времени длилось сопротивление противоборствующей силы, он не знал. Когда наконец оно совсем ослабло и контроль над телом был восстановлен, была уже глубокая ночь.

Перед особняком фон Риббеля не было видно ни души. Лагерь, окутанный промозглым, воняющим гнилью туманом, казался вымершим. Мертвенный свет прожекторов клубился вместе с туманом. И ощущение нереальности окружающего мира опять охватило Хармана, но только на миг. |

Дверь на веранду оказалась запертой, но это не смутило обер-лейтенанта. Он умел открывать любые замки с помощью подручных средств.

Из-под двери кабинета фон Риббеля сочился слабый свет. К удовлетворению Хармана, дверь эта оказалась открытой.

Комендант, видимо, привык засиживаться допоздна. Уютно расположившись в мягком кресле со стаканом глинтвейна, при свете настольной лампы он листал какую-то пухлую книгу.

Увидев перед собой Хармана, фон Риббель опешил и некоторое время изумленно взирал на него. Потом пришел в себя и расслабился.

– "Идет народ многочисленный и сильный, какого еще не было от века… Перед ним была земля, как сад Эдемский, а после него"… – нараспев прочитал он в книге.

– "Унылая пустыня", – вежливо закончил Харман, усаживаясь в кресло напротив коменданта.

– Что-нибудь стряслось? – спросил фон Риббель, аккуратно закладывая страницу в книге. – Слушаю вас.

– Я должен возвращаться, -- сказал обер-лейтенант.

– Именно сейчас? – удивился фон Риббель. – Среди ночи?

– Именно так, господин оберштурмбанфюрер.

– А почему такая спешка? – закуривая, осведомился комендант. – Может быть, завтра сюда нагрянут русские танки? Или настанет конец света?

– Я не могу вам всего объяснить, но я должен еще до рассвета покинуть лагерь.

– А разве ваша машина уже готова к отправке? Насколько мне известно, еще не все ценности…

– Я не беру ценности, – прервал Харман своего собеседника. – Я оставляю их в лагере.

– Не понял, – протянул фон Риббель. – Что это значит, Харман?

– Вопросы потом. Выслушайте меня. У меня мало времени. В мире все относительно, – начал объяснять Харман ("Что я теряю время? – мелькнуло у него в голове. – Он же все равно не поймет"). – Для вас наибольшую ценность представляют деньги, золото, власть над людьми. Для нас же наивысшей ценностью был, есть и будет человек.

– Один момент. Для кого это – для вас? Кто вас сюда прислал? И с какой целью?

– Я не буду вам ничего объяснять, – сказал Харман. – Я буду краток. Вместо ценностей я заберу с собой пятьдесят детей и солдата Верке. t

Фон Риббель ошарашенно воззрился на Хармана. Потом его правая рука напряглась и дернулась куда-то под стол.

– Сидеть! – спокойно приказал Харман. – Не осложняйте ситуацию. Я все равно выстрелю первым.

– Зачем вам дети? -- после паузы спросил комендант.

– Я хочу их спасти. 1

– Ax вот как! – издевательски осклабился фон Риббель. – Значит, в вас пробудился гуманист? Прекрасно. Но позвольте задать вам один вопрос. Что вы будете с ними делать? Куда вы их повезете? Вокруг идет война. Уж не говоря о том, что на первом же дорожном посту вас остановят и арестуют как лицо, передвигающееся без сопроводительных документов. Может быть, у вас есть возможность переправить детей через линию фронта? Очень и очень в этом сомневаюсь. И вообще, я считал вас более умным человеком… И потом, вы не учитываете еще одного фактора. Видите ли, пребывание в нашем заведении неизбежно накладывает определенный отпечаток не только на внешность, но и на память, на психику ребенка. Уже сейчас у них нет памяти. Следовательно, у них нет прошлого, а раз так, то нет и будущего. Вы даруете им жизнь, но подумайте, каким мучением она для них обернется, потому что они никогда не забудут Харвица. Они просто обречены на смерть, Харман. Кроме того, здесь же содержатся их родители, и, увозя детей, вы лишаете их отца и матери.

– Прекратите, фон Риббель, – устало сказал Харман. – Вы изложили мне формально-логические доводы, чтобы убедить меня, что я не прав. Но формальная логика часто оказывается демагогией, и меня вы не переубедите. Берите бумагу и пишите распоряжение на выдачу мне детей и Верке.

– А если я откажусь? – поинтересовался комендант.