Андрей Хуснутдинов - Гугенот

В общей сложности Подорогин участвовал в пяти или шести таких манифестациях. Но запомнилась ему только последняя, проводившаяся не то в поддержку, не то против реставрации монархии.

На трибуне, сооруженной из поставленных впритык задами грузовиков, он узнал своего давешнего инструктора, полковника ВВС. Шел холодный апрельский дождь. Полковник был в штатском, истово говорил в микрофон и отмахивался от зонта, который кто-то выставлял над ним из-за спины. Смысл его пространной речи сводился к одной фразе — что «несмотря на всю эту советско-имперско-блядскую профанацию, деньги в Швейцарии реальные». Толпа реагировала бурно и с одобрением. Инициативная группа раздавала интересующимся листовки с распечаткой кадров расстрельной пленки и с комментариями. Листовки расхватывали и тут же, под дождем, обсуждали. При этом все дружно возмущались жадности и крючкотворству швейцарцев, но никому и в голову не приходило обратить внимание на то, что распечатки исполнены в цвете, на их безукоризненное полиграфическое качество, и, уж подавно, на то, что на одном из кадров Подорогин целился из дымящегося маузера в наряженного отставным императором режиссера-бородача.

После выступления Подорогин подошел к полковнику за трибуной. Поджав ручку зонта подбородком, тот пытался подкурить сигарету. Подорогин перехватил зонт и поднял его над полковником. Закурив, полковник кивнул кому-то в толпе, взглянул на Подорогина, потом перевел взгляд на зонт. Подорогин опустил голову. Дождевая вода струилась ему за воротник. Поднятая рука с зонтом быстро затекла и начинала дрожать. Дождь усиливался. «Давай, гад», — думал Подорогин, уже сам не зная про что. Так они стояли друг против друга до тех пор, пока полковник не бросил окурок. Ветер трепал самодельный полиэтиленовый навес над трибуной и большой, служивший чем-то вроде кулисы портрет Николая Второго в полный рост. Очередной оратор распекал и клеймил швейцарцев, которые — «одной известной ногой уже в говне». Мегафонное эхо рикошетом разносилось по улице.

Наконец, пригладив мокрые волосы и откашлявшись в кулак, полковник направился к стоявшей неподалеку от трибуны «Волге». Подорогин пошел следом. Полковник сел на заднее сиденье, оттряс воду с ботинок, подобрал полы плаща и захлопнул за собой дверь. Двигатель «Волги» запустился на холостом ходу. Подорогин продолжал держать зонт над машиной так, будто дождь еще мог намочить полковника. Негромкий скрежет включившейся автомобильной передачи был для него подобен грому небесному. «Волга» медленно тронулась с места. Подорогину показалось, что он начинает проваливаться куда-то заодно с трибуной и со всей улицей. Он облизал с губ воду, опустил зонт и уже хотел идти прочь, как полковник, несмотря на то, что автомобиль продолжал двигаться, кивнул из-за стекла на свободное место рядом с водителем и постучал пальцем по запястью: мало времени.

Зал заседаний в Белом доме на Краснопресненской набережной он узнал час с лишним спустя после того как, поднявшись грязноватым служебным лифтом из подземного этажа на пятый, в числе прочих участников мероприятия был усажен за «доску». Это оказалось место за одним из боковых референтских столиков, так называемых «парт».

Подорогин, перебирая пестревшие красно-зелеными рамками странички шпаргалки, вполуха слушал выступления докладчиков и дожидался своей очереди на трибуну. Журналистов к этому времени попросили очистить помещение. Протокольную съемку вел кто-то из местных, из правительственного аппарата. Изображение без звука подавалось на экраны ноутбуков на столе заседаний и на большой монитор неподалеку от места председателя. Благодаря этому монитору Подорогин и догадался наконец, где и на чьем заседании находится.

Это, наверное, было то же самое, что очнуться после лунатического транса на краю крыши. Глянцевитого, похожего на эпилированного филина пугливо-приветливого толстяка, что председательствовал под двуглавым гербовым орлом на центральной стене, он признал сразу, но как-то походя, безусловным рефлексом телевизионного пользователя, давно свыкшегося с летучими явлениями завсегдатаев эфира в своей гостиной.

Медленно, глоток за глотком, Подорогин осушил стакан теплого нарзана, подобрался на стуле и стал промокать салфеткой лоб. В его сознании будто сходила лавина. Вспоминая лица сидящих за подковообразным, разъятым зубастой кабинетной зеленью столом, он, словно полированные кляксы мозаичного конструктора, сочленял их с кусками другой сцены — когда всех без исключения, в том числе глянцевитого толстяка, перед тем как пустить в зал, их наставляли в предбаннике военные проводники, и все без исключения — в том числе глянцевитый толстяк — покорно и сосредоточенно кивали, сверяясь со своими красно-зелеными шпаргалками.

А несколько минут спустя, подобно грому небесному, динамики разнесли на весь зал голос председательствующего, приглашавшего «нашего, думаю, Василь Василича» на трибуну для доклада.

Подорогин замешкался, привстав. «Почему „нашего“, думаю» — подумал он, налил себе еще стакан нарзану, отставил его, расплескав, взял и отложил шпаргалку. В зале воцарилась такая тишина, что когда чье-то случайно оброненное перо с дробным стуком покатилось по столешнице, этот мизерный звук вызвал всеобщий вздох неудовольствия.

Глянцевитый толстяк потер ладонью маслянистую шею, повторил приглашение и посмотрел на трибуну, как будто удивляясь тому, что она до сих пор пустует. Подорогин увидел себя в профиль на мониторе, сдвинул стул и неуверенно, в два приема встал. Пачку листов он держал в отведенной руке, как держат оружие или улику. На него смотрели отовсюду. Те, кто не смотрели на него, пялились на мониторы своих ноутбуков. В чьем-то кармане ворковала сотка.

Подорогин так и не уяснил для себя, почему решил идти не на трибуну, а поскорее прочь из зала, обратно в предбанник. Это решение как будто не принадлежало ему. Он всего лишь подумал, что не в состоянии прочесть доклад перед этими внимательными людьми точно так же, как не в состоянии выпрыгнуть в окно или удариться с разбегу лицом о стену.

В предбаннике его ждал одетый лейтенантом полковник.

Подорогин перевел дух, отдал свернутую трубкой шпаргалку и скользнул взглядом по другим инструкторам, которые сгрудились у вынесенного монитора. Странно, что, в отличие от своего безголосого близнеца в зале заседания, монитор этот передавал звук, и было, например, прекрасно слышно, как толстяк приглашает для зачитывания доклада о каких-то похоронных новациях министра обороны.

Полковник молча взял у Подорогина шпаргалку и переминался с каблуков на носки. В ожидании головомойки Подорогин равнодушно смотрел, как все крепче продолжают скручиваться листы. Однако разноса не последовало. Полковник прихлопнул себя шпаргалкой по ноге и коротким кивком дал знак идти за ним.